Александр Шатаев - В последний день отпуска, или Тайна рыболова Николая [СИ]

"Все! Институт закончен!.." - помнится, подумал в тот момент. Оставалась лишь дипломная работа, за которую я, собственно, не волновался.

Далее вновь было слышно "ю спик зэ инглишь", "шпрехен зи дойч", и вновь ее переливчатый голос, негромкий смех - будто перезвоны редкостных бубенчиков. Вконец сконфуженный, смущенный, помню, я смотрел куда-то в поднебесье за окном. Но все одно перед глазами было беспрестанно ее личико, ее изящная фигурка в приталенной длиннополой юбке, ее красивая белая водолазка, и на ней какой-то не особо яркий, но, по-видимому, дорогой, кулон на золотой цепочке.

С такого жутковатого позора, я долго не решался повернуться в сторону стола преподавателей, по-прежнему косился на окно. И то ли было то случайностью, то ли чем-то преднамеренным, но в силу каких-то, пропущенных мною причин, ее беседа с нами началась о слове "женщина". По-английски - woman. Она подробно, живо говорила о происхождении этого слова, о его смысловом значении, о его красоте, благозвучности, колоритности. И, помнится, поневоле запомнилось, что слово "woman", в переводе с языковых древностей, означает - "имеющая утробу", "способная рожать". При этом само звучание, произнесенных ею (на мой взгляд, очень смелых выражений), было, вне сомнений, очень тонко, умненько уравновешено ее какой-то неподдельной искренностью, радостью, какой-то покоряющей рассудок простотой, что уже через пару-тройку минут той ее беседы с нами, будто кто-то прошептал с восторгом мне на ухо: "Вот она - твой идеал! Вот она - твоя любовь! Вот она - твоя "золотая рыбка!.."

Постепенно, ненавязчиво она перешла к английским прилагательным и зазвучало непривычное: "бьютифул вуман" - красивая женщина... "умная, гордая женщина", "молодая, милая особа", "слабый пол"... И - полный парадокс!.. Десятка полтора английских слов и выражений, будто отпечатались в моем сознании, поселились в памяти надежно, прочно.

Урок продолжался. И, как ни странно, даже Гена Рудяков, - в будущем достаточно известный сценарист на киностудии им. А.Довженко (на Украине) - хотя нас с ним она, как полных неучей, не понукала, не тревожила, вдруг начал что-то мекать в общем гомоне английской речи! Причем один или два раза ему о чем-то кто-то говорил в ответ довольно уважительно, весьма серьезно.

Наконец-то суховатый треск звонка раздался в коридоре. Наконец-то перемена!..

- Перерыв. Десять минут отдыхайте, - сказала она по-английски. Она взяла журнал, и, улыбнувшись нашей группе, - как мне при этом показалось, глянув на меня с Геннадием, - стройная, изящная направилась к двери аудитории.

С ее уходом тотчас воцарилась тишина. Но была недолгой. Во весь свой медвежий рост неторопливо встал из-за стола Абрамов Павел (кажется, он стал руководителем какого-то довольно популярного театра в городе Новосибирске; об остальных мне ровным счетом не известно ничего) и, развернувшись к группе, выразительно сказал:

- Однако, братцы, что ни говорить, а наша Екатерина "Великая" - очень премилая женщина! Лично я от нее в восторге. И с удовольствием пообщался бы с ней подольше.

- А я бы сказала, - с упреком отозвался тихий, скромный голосок Анжелы Венской с задней парты, - мы, девушки нашего курса, тоже очень премилые женщины! И, что касается общения, мог бы обратить внимание на нас.

- Учтем, обдумаем, решим, Анжела!.. - не промедлив ни секунды, нашелся-откликнулся Павел.

В тот день мы с Геной Рудяковым "балдели" и в прямом, и в переносном смысле. Мы были с ним едины в том, что Екатерина "N2", действительно, как выразился Павел, очень премилая женщина!.. Что в нее, вне всякого сомнения, должны быть влюблены все до единого студента института (включая очников), но наши чувства "двух шутов" к "императрице" являются, конечно же, полнейшей глупостью!.. Поскольку плебею царица - не пара, и таковою никогда не станет.

Геннадий тоже, как и я, не знал английский, наверно, потому мы и сдружились с ним. Мы с ним, конечно же, решили-сговорились посещать все до единого ее занятия в качестве старательных и добросовестных учеников.

Через дыру в заборе мы прошли-проникли на ВДНХ (нынешнее ВВЦ). Там в маленьком недорогом кафе купили крепкого чешского пива с порцией тогдашних вкусных и недорогих свиных сосисок, а затем повторили заказ. Немножко захмелев, мы выходили через главные ворота. При этом в неком странном возбуждении, мы, шутки ради, оба разом "козырнули" стоявшему у проходной дежурному милиционеру. Тот посмотрел на нас довольно подозрительно. Но не окликнул, замечания не сделал, угрожать-преследовать не стал.

Помню под предлогом, что необходимо съездить-навестить родню, я, как угорелый, прибежал-примчался к институту, чтоб "случайно" встретиться с Екатериной и, возможно, перемолвиться с ней парой слов. Но чуда не произошло. Ни у дверей фасада здания, ни в вестибюле, ни в длинных гулких коридорах встречи не произошло. Неторопливо изучил все расписания с ее участием и понял, видимо, она ушла за нами следом, поскольку часы ее лекций закончились как раз на нашей группе.

На следующий день она предстала перед нами в блистательном белом костюме, с тем же кулоном на золотой цепочке. Она приехала на белых "жигулях", заперла их дверцу и, с небольшим портфельчиком в руках, направилась к ступеням лестницы парадного подъезда института, где мы с Геннадием стояли и курили "Беломорканал" неподалеку от дверей в надежде под-скочить-открыть ей дверь, при этом поздороваться. Однако из толпы людей стоявшей несколько поодаль, к ней подошли две престарелые, но миловидные дамы - с ними, оказалось, был весьма подвижный, ловкий, молодых лет толстячок, - и теперь они, все вчетвером, о чем-то разговаривая меж собою, поднимались по ступенькам лестницы. Неожиданно мужчина ринулся вперед, распахнул перед ними дверь. Пропуская в свою очередь неторопливых, престарелых дам, Екатерина удосужила нас взглядом; она приветливо кивнула, улыбнулась нам и, на наше дуэтное "здрастте", мелодично, словно колокольчик, прозвенело "здравствуйте, ребята".

Толстяк довольно ловко прошмыгнул за нею следом в дверь, и мы с Геннадием многозначительно переглянулись, уловив в ее пытливом взгляде явно нечто большее в сравнении с простым приветствием. То был искренний, радушный взгляд, при этом очень пристальный, внимательный и даже несколько, быть может, удивленный.

- Во всяком случае, нас заприметили, запомнили. Относятся к нам благосклонно... - изрек Геннадий, крепко затянувшись папиросой.

- Еще бы!.. Ведь не часто удается видеть-наблюдать компанию дегенератов, не сумевших за пятнадцать лет запомнить с тысячу английских слов и научиться их располагать в необходимом грамматическом порядке! - вспыхнув к Геннадию жгучей, глубинной ревностью, с ухмылкой грусти продлил-дополнил начатую другом мысль.