Александр Шатаев - В последний день отпуска, или Тайна рыболова Николая [СИ]

И вновь на лекции она была эффектной и великолепной! Ей очень шла ее, на этот раз, немножко кучерявая прическа. Она опять немало сообщила информации о понимании отдельных слов от производных "woman", "girl" и поясняла теперь значения выражений "девочка", "мисс", "леди", иногда перемежая их с французским и немецким переводом. Пользуясь законным правом "искренне" прилежного ученика, я следил за каждой черточкой ее лица (в особенности щечек, губ и глаз) и, следует признаться честно, не очень-то внимал тому, о чем шла на уроке речь, как вдруг прозвучали слова, привлекшие мое внимание и даже резанувшие мой слух. Это было разъяснение (по-русски) тонкостей познания английских выражений: "нежная ладонь", "тонкая, красивая рука", "ухоженные пальчики руки без украшений". И в качестве наглядного пособия, она вдруг подняла перед собою руки, показала всем свои прелестные ладошки, в том числе и нам с Геннадием, сидевшим, по обыкновению, у окон, на отшибе, несколько на стороне. Мне моментально бросилось в глаза - на пальчиках Екатерины не имелось ни колец, ни перстней. Вне сомнений, это было вовсе не случайностью, а смелым, ловким сигналом кому-то из нас троих: сибирскому медведю Павлу, моему дружку Геннадию из Украины и третьим оставался я.

Я невольно покосился на своих соперников. Наиболее вероятным был, конечно, Павел. Но шел уже слух о том, что он с Анжеликой Венской вчерашним вечером ходил на премьеру фильма "Загнанных лошадей пристреливают. Не правда ли?" А затем, почти до часа ночи, гулял с ней в скверике неподалеку от студенческого общежития.

Как и следовало ожидать, Геннадий тоже обратил внимание на пальчики Екатерины без колец и подшепнул об этом мне. Мне же оставалось лишь пожать плечами и заметить, что возможны некие случайности. Что лично я далек от оптимизма относительно вельмож, и не хотелось бы напрасно бередить-тревожить душу недоступными для шутов соблазнами.

В этот день, однако, у меня произошла случайная встреча с ней. Я бежал по серым мраморным ступенькам лестницы со второго на третий этаж, стараясь за недолгие минуты перемены успеть получить в библиотеке института учебник по теории литературы. Она же - с третьего спускалась на второй, держа в руке свой небольшой портфельчик. Я едва ли не столкнулся с ней, подскочив до неприличия вплотную. Опешив, я немедля виновато отступил немного в сторону, уступая путь, и, по-видимому, крепко покраснев от подступившего вдруг жара, попросил прощения.

Она какие-то секунды с недоумением смотрела на меня и вдруг спросила:

- Далеко ли торопимся, Александр?

- В библиотеку. Нужно успеть взять учебник...

- У вас перемена?

Я кивнул.

Она взглянула на свои красивые, с браслетом, часики и, опять подняв на меня глаза, сказала:

- Да, вам нужно торопиться. У вас в распоряжении не более пяти минут. Но будьте осторожнее!.. - Она довольно дружелюбно дотронулась до моей руки, улыбнулась мне своей очаровательной улыбкой "углышком", которую на этот раз мне довелось увидеть очень близко, и доверительно прибавила: - Не споткнитесь, не сшибите уж кого-нибудь!

Я помню, мои губы замерли в растерянной улыбке. Я чувствовал, как учащенно колотилось сердце, как ей кивнул в ответ, вконец смущенный, покрасневший.

Она еще раз улыбнулась, глядя на меня, и пошагала по ступенькам вниз. А я, в волнении опять рванувшись вверх, опомнился лишь рядом со стойкой-столом уже в библиотеке, услышав в свой адрес слова: "Говорите же скорее, что вам нужно? Время без трех шестнадцать. Могли бы прийти пораньше".

Еще через день (то было уже в понедельник) она вошла в аудиторию в изящном голубом костюме - и я увидел на себе ее прелестный взгляд, ее чудесную улыбку. Колец, как в прошлый раз, на пальцах не было.

Вновь зазвучало: "гуд дей" (с аналогами по-немецки, по-французски), и снова, будто звонкий гомон ручейка, зазвучали-потекли ее слова на трех различных языках, - преимущественно по-английски. Вновь стали вовлекаться в диалог сидящие в аудитории. И хотя конкретных доказательств не имелось, я все более и более подозревал, что на мое внимание к Екатерине - она отвечала тем же, иногда посматривая на меня. Точнее - в нашу с Геннадием сторону.

Однако, видимо, взаправду говорят в народе, что браки заключаются на небесах!..

Буквально за день до зачета по английскому мои квартирные хозяйки, в немалом перепуге от дурных предчувствий (следует заметить, что за время проживания я стал им чем-то вроде сына или внука, и они давно уже мечтали подстеречь меня с какой-нибудь москвичкой), вдруг положили предо мной письмо. Письмо - от Валентинки. Она писала, что беременна. Поклялась, что не имела никогда и никого иных. Что очень боится рожать, но делать аборт не станет. Что претензий ко мне от нее не будет, поскольку во всем виновата сама. Что - матери скажет: "не знает кто и где отец, поскольку связь оказалась случайной". И просила только об одном: "нет ли для нее возможности стать моей женой?"

"Милая пугливая глупышка! Могла бы при этом не клясться, не спрашивать, коль уж произошло-случилось..." - помнится, опустошенно улыбнулся той ее святой наивности, подумав тогда о том, что срочно нужно купить два золотых кольца по тридцати пяти рублей за каждое. Мне никогда не приходилось даже сомневаться, что Валентинка словно специально создана быть умненькой, добропорядочной женой! И будто кто-то тотчас, с удивлением, насмешливо шепнул на ушко: "Неужто не нужна любовь Екатерины?.. А заодно - весьма приличная карьера, здесь в Москве!.."

На вопрос Геннадия, "чего со мной стряслось", я рассказал о Валентинке, о ее письме. Мы вместе с ним пришли на узел связи; я позвонил, просил ее не волноваться и ждать в воскресенье "сватов" в лице моих деда с бабкой. Спросил-уточнил размер ее безымянного пальца на правой руке.

Мы вновь проникли сквозь дыру в заборе на ВДНХ. Я закупил чекушку, пару пива, закусить. Просил его назавтра взять мою зачетку на экзамен, сказать Екатерине, что немножко простудился, прихворнул. Геннадий посмотрел в мои глаза и - аж присвистнул!.. "Неужто столь завис?.. - тихонечко воскликнул он. И, помолчав, прибавил: - Кстати, мне все больше, больше кажется, она не столь случайно то и дело смотрит на тебя!.."

- Может, на меня. А может, на тебя... - угрюмо согласился я, пожав плечами. - Во всяком случае, отныне я тебе не конкурент. Лично мне на этот раз придется возвращать долги за удовольствия последних лет.

Мы выпили, разговорились.

Помнится, сошлись на том, что скоро нам торжественно вручат дипломы, красивые нагрудные значки. Однако нам не повезло!.. Студентам очных курсов дают хотя бы направление об обязательном трудоустройстве в какие-то издательства с обеспечением жильем. Нам же - ничего!.. Иди на улицу, доказывай, что - "не осел". Единодушно подошли-приблизились к неутешительному выводу, что мы, литературные работники с заочных курсов в плановой советской экономике всего лишь... запасной резерв для каких-нибудь периферийных газетенок и производственных многотиражек, что не очень-то и вдохновляет. При этом лишнего писать нельзя, а зарплата - ниже, чем, к примеру, у простого грузчика. (То были времена, когда еще не думалось, что в нашей области появится свое Владимирское телевидение, когда из областных владимирских изданий я знал лишь газеты "Призыв" да "Комсомольскую искру".) Когда никто из нас понятий даже не имел о столь мощнейшей скрытой конкуренции средь пишущих и прочих творческих людей, с лихвою очевидной сегодня. И кто бы мог в те времена представить-догадаться, что всего лишь через двадцать лет в стране появятся сотни телеканалов, тысячи журналов и газет, а журналистика в России окажется, пожалуй, самой массовой профессией из всех. Условились, что - о карьере журналиста в иностранных государствах нам, при нашем с ним владении английским языком, нет даже повода мечтать.