Екатерина Белецкая - Насмешники. Дело времени

— Он должен разрядиться, — предположил умный Шини.

— Ну тогда пусть играет, пока не разрядится, — согласился Аквист.

Увы, проигрыватель оказался стойким, и разряжаться, по всей видимости, не собирался. К тому же его заело на одной песне.

Для Шини это всё оказалось уже слишком.

Он кое-как встал, сунул подушку-валик и одеяло в углубление за изголовьем, сдернул с кровати простынь-паутинку (на ее место тут же выползла следующая), кинул её на пол, и приказал в пространство:

— Дверь!

Реакции не последовало.

— Что за черт?..

Ах, да. Они же приперли дверь старинным комодом, который Аквист нашел на свалке и реставрировал уже года три, но всё никак не мог отреставрировать. Понятно…

— Сейчас, Ванри, — проворчал Шини, отодвигая комод к стене. — Чего тебе надо-то?

Ванри, так же как и Шини с Аквистом, был гермо — поэтому, разумеется, дверь его пропустила. Правила университетского общежития не дозволяли заходить в комнаты не по гендеру. Даже преподавателям. Даже если в комнате происходило что-то не то. Хоть убейся, но в комнату, принадлежащую студентам-мужчинам, например, гермо или девушки войти бы не смогли. А в комнату к девушкам-студенткам не смогли бы зайти ни гермо, ни мужчины. А в комнату к гермо не могли зайти ни мужчины, ни девушки.

Три пола — это хорошо. Но, как сказал однажды Фадан, чем больше полов, тем больше запретов. Двуполые люди, например, в его глазах были бы верхом распущенности, если бы он знал об их существовании.

Ванри выглядел сейчас примерно так же, как будут выглядеть греваны завтра, после отходной. Вид он имел помятый, вчерашний парадный костюм, взятый напрокат — светлая рубашка с поясом, зауженные брюки и длинный бирюзово-золотистый кардиган — словно кто-то жевал, причем весьма долго. На лице у Ванри застыло выражение, которое Шини сейчас охарактеризовал как «сначала я описался, а потом уронил себе на ногу что-то тяжелое».

— Чего тебе надо, Ванри? — безнадежно поинтересовался Шини.

— Фадан сказал, что если вы не ответите, он меня убьет, — пробормотал Ванри.

— Тебя? — опешил Шини.

— Ну да, меня, потому что на всем факультете только я забыл выключить связь, — объяснил Ванри. — Вы в какую ночь ушли?

— В шестую, — Шини потер виски. — А ты?

— А я вообще не уходил, — Ванри зевнул. — Шини, я тебя прошу, включи связь, он очень ругается. Ну очень. Ну, пожалуйста.

Ванри был старостой их потока и редкостным занудой. Впрочем, сейчас это уже не имело значения, потому что никакого потока, слава Триединому, больше не было.

— Ох… Ладно.

Ванри кивнул с явным облегчением и поплелся обратно в коридор — то ли еще кого-то будить, то ли досыпать.

— Аквист, вставай! — приказал Шини, стаскивая с друга одеяло и ловко уворачиваясь от пинка. — Вставай, говорю! Нас Фадан ждёт.

— Да ну, — отозвался голос из-под остатков одеяла, которое Шини, разумеется, порвал. — Еще подождет, не развалится. Он нам больше не начальник.

— Он нам больше, чем начальник, — парировал Шини. — Вставай! Второй день уже, слышишь, как греваны орут?!

Аквист наконец выпутался из одеяла и сел на постели. Его черные волосы торчали во все стороны, а на лице появилось очень нехорошее выражение — мол, Шини, друг, подойди-ка поближе, я очень хочу познакомить твой загривок с моей специальной подушкой, которую раздобыла где-то мама, и которая тяжелее обычной разика в четыре…

— Я хочу нормально жить, — с ожесточением сказал Аквист. — Я хочу спать в своей постели в комнате один!! Я хочу просыпаться не тогда, когда под окнами орут одни, а в комнате — другие!!! Я хочу, чтобы от меня отстали, наконец!!!!

— Так, понял, — Шини отступил еще на шаг, для надежности. — Ты давай, убирай кровать, а я пока пойду, помою лицо, и всё такое…

— Ага, всё такое тоже помой, — зло предложил Аквист. — Иначе сейчас будет отповедь, ведь Фадан не любит, когда от кого-то чем-то пахнет. Особенно когда «что-то» — это последствия вчерашних посиделок.

Фадан являл собой пример того, что феерический лентяй может в этой жизни чего-то добиться. И вполне хорошо существовать.

При одном условии — у лентяя должны быть мозги и отсутствовать всяческие амбиции.

Жил Фадан, как и большинство несемейных мужчин, работавших в университете, на территории рядом с парком, застроенной однотипными маленькими домиками-коробками Его домик был у самого парка, но для Фадана это значения не имело, потому что в парк он ходить не собирался. С точно таким же успехом его домик мог находиться вообще где угодно, потому что из домика Фадан выходил либо на лекции, которые читал, либо, в исключительных случаях, за едой — но такое случалось не чаще, чем раз в полгода, потому что еду Фадан предпочитал заказывать в общей столовой. Или студенты, знавшие, что такое на самом деле их преподаватель, могли что-то принести от щедрот.

Ни одна из лекций Фадана не начиналась раньше двенадцатого дня — он любил посидеть, читая, до третьей, а то и до четвертой ночи, а потом со вкусом и обстоятельно выспаться — до десятого утра, а то и до одиннадцатого, и расписание себе всегда составлял в соответствии с привычками.

Привлекательными для Фадана в этой жизни были три вещи: научная работа, которой он занимался, чтение и сон. Он даже поесть мог забыть, если его увлекало что-то, поэтому, собственно, и оставался худым — еда из столовой к полноте не располагала, студенты подкармливали нечасто, а выходить Фадану было лень. Он был худой, как щепка, и длинный, как жердь — высоким его считали все, роста в нем было (в метрической системе, конечно) два метра двадцать сантиметров.

А еще Фадан лет пять назад выделил среди других студентов Шини и Аквиста. Которые год гадали, что значат все эти намеки, и лишь потом доперли, чего им, собственно, предлагают на самом деле.

Университетское начальство прозрачно намекало Фадану, что ему пора обзавестись полной семьей. Несемейных — не любили.

Фадан намекнул им, что они ему подходят.

Шини и Аквиста намек Фадана озадачил.

Они задумались.

Для таких гермо, как Аквист и Шини, такая партия, как Фадан, была бы весьма неплохой — преподаватель в высокой должности, престижный университет, карьера. В перспективе — неплохие должности, не обязательно при университете, но и не в последнем месте, потому что есть хорошая протекция. Например, можно было бы пристроиться архивариусами, а это всегда верный хлеб.

Да и сам Фадан им нравился: он был незлобивым, любил пошутить, возраст подходящий — пятнадцать лет разницы всего лишь, симпатичный…

Останавливал от первого брака их всех лишь один момент.

Ни у кого из них не было денег.

Совсем.

Ни на что.

Несмотря на престижность университета, зарплаты в нем были небольшими — как и в любой государственной организации на Раворе-7. Семья, разумеется, предполагала собственный дом несколько больших размеров, чем был сейчас у Фадана, обеспечение на первых порах обоих гермо, а потом — обеспечение жены или жен, и, разумеется, обеспечение детей, когда последние появятся.