Роберт Маккаммон - Слушатель

— Опишите мне белую кожу.

Повисла тишина. Реджис почесал седеющую голову. Кертис выпил еще немного кока-колы, поочередно взглянув на выражения лиц игроков. Наконец, Принс прочистил горло и заговорил:

— Я думаю, они все немного розовые .

— Некоторые из них такие белые, что это буквально ослепляет, — заметил Филипп.

— А я видел тех, у кого кожа, скорее, красная, — предположил Сэм. — Тех, кто много бывает на солнце и краснеет от этого, как рак. Ох, это, наверное, больно!

— Вот к этому я и веду, — кивнул Турк.

— Тогда прости мое невежество, — качнул головой Принс, — но я все еще не понимаю суть твоей мысли.

Турк широко ухмыльнулся.

— Суть в том, насколько мы хороши , — сказал он. — Все цвета, которые только есть, содержатся в нас. Разве можно такое сказать о белых? Можете ли вы представить, что смотрите на свои руки и видите, как кровь течет по вашим венам, как некоторые белые? Меня в дрожь бросает при одной мысли об этом. Некоторым из них приходится прятаться от солнца в тени, потому что оно обжигает их, они не могут его выносить. И… мне даже немного жаль их.

— Поплачу о них завтра, — равнодушно бросил Реджис. — Слушай, я проиграл семьдесят центов. Может, мы уже продолжим игру?

— Все, что я хочу сказать, — продолжал Турк, снова вытащив изо рта сигару, — это то, что я благодарю Господа за все его цвета, которыми он наградил нас.

Повисло молчание, пока Принс перетасовывал карты для следующего кона. Затем он тихо сказал:

— Слава Господу за то, что он создал шоколадных леди!

— Точно! — голос Сэма прозвучал слишком уж пылко. Казалось, он даже съехал на несколько дюймов вниз по креслу. — Черт, если бы Джуд услышала, как я это говорю, она прибила бы мою тюленью кожу к стене…

Остальные рассмеялись, и их внимание вскоре вернулось к картам. Пришло время продолжить игру, как и Кертису — пришло время двигаться дальше. Он встал и оставил свою пустую бутылку среди других в специально предназначенном для этого деревянном ящике рядом с ведерком со льдом.

— Пора домой, — сказал он. — Спасибо, мистер Парди.

— Не за что. Держи хвост трубой, Кертис. Все не может быть настолько плохо.

— Да, сэр.

— Передай маме привет от меня.

— Передам.

— Надеюсь, что у тебя все будет хорошо, — быстро добавил Джеральд, бросив на Кертиса мимолетный взгляд. Он не хотел, чтобы кто-то знал, что на прошлой неделе Кертис снял его с крючка, уладив его конфликт с Майлзом Уилсоном, владельцем ремонтной мастерской, что располагалась ниже по Эспланад. У Майлза была привычка посылать очень крепких парней, чтобы они поговорили с тем, кто взял у него в долг и не расплатился с ним вовремя: в задней части его мастерской располагалась кредитная контора. Этот человек много лет назад работал в доках вместе с отцом Кертиса, поэтому, когда Кертис пришел к нему и замолвил словечко за Джеральда, Майлз послушал его и дал должнику отсрочку — еще одну неделю на то, чтобы вернуть пять занятых долларов.

— Надеюсь, вы не сожжете слишком много десятицентовых сигар, — вежливо кивнул Кертис и добавил: — Доброй ночи, джентльмены.

Он вышел на улицу до того, как кто-либо успел прокомментировать фразу, которая могла бы быть истолкована как грубое замечание. Но эта фраза напомнила Джеральду, что к полудню воскресенья он должен был добыть пять купюр с изображением Джорджа Вашингтона, или ему прижгут сигарой подушечки пальцев.

Кертис сел на свой велосипед и начал крутить педали, двигаясь по короткой улице Марэ в сторону Эспланад-Авеню. Вскоре он повернул налево, углубляясь в район Треме.

Он проехал под раскидистыми ветвями ряда старых дубов, выстроившихся вдоль Эспланад, миновал кафе «У Мэнди» — все еще открытое в этот вечерний час — и увидел внутри за столиками нескольких посетителей. Откуда-то издалека до него донеслись хриплые и страстные звуки джазовой музыки, и Кертис подъехал к небольшому участку, на котором стоял дом, о коем мать предупреждала его: «обходи это место стороной». Впрочем, каждая мать в Треме давала своему чаду такое наставление. Слева по авеню располагался «Шикарный Акр» — освещенный синими лампами клуб. Хотя его, скорее, можно было назвать «шумным», чем «шикарным», и он вовсе не занимал площадь целого акра, даже если брать в расчет парковку. Справа, почти прямо напротив этого клуба располагалось здание еще одного, высокомерно светящего красными лампочками наперекор своему конкуренту, и из открытой двери которого доносились джазовые нотки огненного саксофона. За обувной мастерской и магазином одежды сбоку от Кертиса замаячил третий клуб на Эспланад-Авеню — «Дан Диджит». Когда Кертис проезжал мимо этого низкого здания из красного кирпича, на котором сияли желтые и зеленые огоньки, он буквально ощутил идущую оттуда пульсацию музыки и бас барабанных ударов. Из открытой двери на улицу высыпала целая толпа людей, которые выглядели так, будто побывали в бетономешалке. Они кричали, смеялись и хватались друг за друга, словно только таким образом могли противодействовать силе тяжести. Когда Кертис свернул, чтобы избежать столкновения с ними, он заметил Роуди Паттерсона в центре этой толпы с Женевой Барракон. Девушка буквально повисла на нем, одаривая его непрекращающимся потоком влюбленных взглядов, а Роуди усмехался с привычным хмельным ликованием и выкрикивал что-то в небо, поднимая флягу с каким-то ядовитым пойлом и адресуя свой тост неумолимым могучим дубам.

Кертис продолжил крутить педали. Он решил, что Роуди Паттерсон попросту играет с Элеонор Колдуэлл. Он хотел рассказать ей все и заставить ее понять, что она может найти себе человека, на которого будет не жалко тратить свои физические и душевные силы, кои она сейчас попросту проматывала на мужчину, менявшего своих пассий каждую ночь как перчатки. Конечно, Кертис знал, что некоторые люди просто не хотят видеть правду — даже когда она крупными буквами написана на их собственном лбу, задом наперед, чтобы они могли легко прочитать ее каждый раз, как смотрятся в зеркало. Возможно, Элеонор одна из таких людей, но Кертис хотел попытаться вразумить ее. Те слова — « доверься мне » — что он сказал Роуди, оказались палкой о двух концах.

Он свернул налево, на северную Дербиньи-Стрит, оставив шум ночного клуба позади, и очутился в тихом семейном районе из одноэтажных домиков, буквально льнущих друг к другу. На крыльцах некоторых из них светили редкие фонари, у других в окнах всего лишь тускло мерцал свет свечей. Домики третьих — тех, кто мог позволить себе платить за электричество — были ровно и ярко освещены, как внутри, так и снаружи, благодаря чему частично разгоняли уличный мрак. Кертис повернул велосипед к кремовому дому с темно-коричневыми вставками, стоявшему в центре квартала между Дюмейн- и Сент-Энн-Стрит. Вот он и дома. В окне между занавесками проглядывало скудное свечение одинокой электрической лампы. Кертис поднял свой велосипед и тележку на узкое крыльцо и привязал его цепью к коричневым перилам. Затем он достал из тележки пиджак и перекинул его через руку, после чего начал поворачивать в замке ключ, чтобы открыть дверь, но та оказалась не заперта, и Кертис понял, что мама ждала его.