Хосе Сомоса - Соблазн

– Я люблю тебя, – сказала я.

– И я люблю тебя. Но наши «такос-де-Халиско» [65] Такос (taco в ед. ч.) – традиционное блюдо мексиканской кухни: кукурузная или пшеничная тортилья (запеканка) с начинкой. Такос-де-Халиско – популярная в штате Халиско (Мексика) разновидность тако – с козлятиной, приправленной специями и запеченной в глиняной печи. уже остывают.

Начиная с этого момента вечер полностью изменил свое направление. И не то чтобы я сразу поверила, что проблема с Верой решается так просто, но само допущение, что все могло быть именно так, позволило мне расслабиться. Кроме того, эта версия показалась мне вполне правдоподобной: сестра не раз выражала желание порепетировать в театрах Скотленд-Ярда. Я тут же припомнила, что один из ее проектов заключался в том, чтобы брать уроки у Софи Атанассио, одного из самых больших специалистов по маскам бессознательных отношений. Моя память услужливо подбросила живую картинку: Вера в «Хранителях», из одежды на ней – одни перчатки, она отрабатывает технику «Краска стыда» для филии Переговоров и говорит: «Думаю, я знаю, почему она не срабатывает на этой стадии. Как бы мне хотелось рассказать об этом профессору Атанассио».

«О боже мой, боже мой, Вера, – думала я, не в силах сдержать улыбку. – Черт тебя побери! Ты у меня попляшешь, когда вернешься… Уж я тебе покажу, где раки зимуют…»

Ужин получился просто великолепным. И еще более великолепным стал момент, когда, отвечая официанту, порекомендовавшему в качестве десерта клубничный пирог, Мигель сказал, глядя на меня:

– А вот десертом мне хотелось бы полакомиться не здесь.

Даже официант расхохотался вместе с нами. Мигеля отличала та счастливая манера говорить, которая нравилась абсолютно всем, и я тотчас поняла, что провести с ним ночь – это как раз то, чего я хочу после жуткого дня. Он предложил отправиться ко мне, и мы поехали по отдельности, потому что оба были на своих машинах, кроме того, утром Мигелю придется рано уехать – в «Хранители». Это обстоятельство подарило мне время спокойно подумать, пока я выбирала маршрут движения по широким центральным проспектам и, поглядывая в зеркало, раз за разом убеждалась, по свету фар его машины, что он послушно следует за мной. Временами на глаза попадались компании гуляк в маскарадных костюмах, словно Хеллоуин стал в Мадриде вторым карнавалом.

Думала я и о том, что же мне делать с историей Клаудии, но ничего в голову не приходило. Разумеется, это был бы далеко не первый случай, когда кто-то из мира наживок выступает с заявлением. Однако конкретных последствий подобные заявления не имели, причем по двум причинам. Во-первых, все мы были заинтересованы в том, чтобы молчать – так же, как мы замалчивали и наши общие грехи. Все знали, что мусор имеется, но при этом хорошо знали и о том, что самое лучшее – собрать его в пластиковые пакеты и отправить на переработку.

Существовала и вторая причина: псином – слишком сложная штука для массового сознания. Даже психологам, не специализирующимся в этой области, таким как Марио Валье, трудно принять все последствия. То, что наркотики вызывают галлюцинации, – это одно, но совсем другое – принять, что некое движение, интонация или мимолетный взгляд на какую-то часть тела способен свести тебя с ума. Любая новость, которая будет намекать на нечто столь же странное, получит меньше шансов привлечь к себе внимание, чем заявление о том, что ЦРУ скрывает доказательства визита к нам инопланетян.

А что будет, если, несмотря на все эти соображения, я решусь заговорить? Женс официально мертв, а вернуть жизнь Клаудии скандал не поможет. Я превращусь в прокаженную, в доносчицу, и это как минимум повредит карьере Мигеля, не говоря уж о наших судьбах или судьбе Веры. Мы, наживки, – создания деликатные, мы принадлежим, если можно так выразиться, к «гениталиям» Системы, жизненно важные точки которой могут быть задеты с большей легкостью, чем органы чувств: возможно, тебе удастся отправить в тюрьму министра, вынудить президента подать в отставку или даже распустить правительство, но не трогай Систему за яйца.

Доехала я до дома, все еще бултыхаясь в пучине сомнений, и сочла за лучшее оставить свои раздумья вместе с машиной в паркинге. Единственное, что казалось важным в тот момент, – побыть с Мигелем. Я чувствовала себя расслабленной впервые с тех пор, как исчезла моя сестра, и не желала упустить ни одной секунды. Безо всяких там преамбул мы перешли от взаимных ласк сразу в постель, и Мигель взял меня, предоставив возможность любоваться его ставшим более привлекательным из-за возбужденного дыхания лицом и ласкать его широкие плечи и мускулистые руки. И я чувствовала, как с каждым поцелуем рассеиваются наши разногласия и остаются только добрые воспоминания, и я стонала, двигаясь под его телом на своей узенькой кровати и желая только одного – чтобы это никогда не кончалось. И когда это кончилось, все равно казалось, что еще нет, что все продолжается, потому что мы все еще были возбуждены и обоим думалось, что вся эта ночь – наша и потому мы вполне можем себе позволить паузу. И хотя я собиралась уговорить его отправиться в душ вдвоем, мне понравилось, когда он сказал: «Иди сначала ты, чуток передохну». И я, одна, смеялась под душем, думая, что люблю его, хочу жить с ним, и продолжала думать о том же, когда вышла из душа и вытиралась в наполненной паром ванной, и все еще о том же, когда почувствовала холодное дуло пистолета у своего затылка и увидела в зеркале, с которого постепенно исчезала испарина, Мигеля Ларедо, старательно держащего меня на мушке и готового выстрелить.

– Не двигайся, Диана. Ни одного жеста.

Я, разумеется, не двигалась. Я и не смогла бы, даже и без всяких угроз. Я просто застыла на месте с полотенцем в руке и взъерошенными мокрыми волосами.

– Теперь я хочу, чтобы ты обмотала голову полотенцем.

– Полотенцем, – по-идиотски пробормотала я.

– Да. Голову. И не говори ни слова. Сделай это быстро, не оборачиваясь.

Мне захотелось рассмеяться, уж и не знаю почему. Может, потому, что все это выглядело очень смешным. Мы только что занимались любовью, целовались, шептали друг другу на ушко всякие нежности. Он оставался все тем же Мигелем Ларедо, и, как бы резко ни звучал его голос, это был тот же голос, который успокаивал меня, когда я вдруг просыпалась по ночам из-за приснившегося кошмара.

– На голову, Диана, – повторил он. – Полотенце. Или я буду стрелять.

Я повиновалась. Мир вдруг стал влажным и запа́х гелем. Тогда я ощутила у себя на талии его руку, он потянул меня за собой, и я, как слепая балерина, закрутилась в жестоком вальсе. Моя босая нога наткнулась на его туфлю, и тут до меня дошло, что, пока я мылась, он полностью оделся. К счастью, квартирка у меня крошечная и между комнатами в ней нет коридоров, только двери.