Хосе Сомоса - Соблазн

Нет, я не любила ее. И на самом деле лишь притворялась , что желала ее. Но я не могла припомнить никого – даже Мигель не подходил, – с кем я могла бы поговорить откровенно, без обиняков. За исключением сеньора Пиплза, конечно, которому я пока еще не позвонила и о котором мне не хотелось думать.

– Прекрасно выглядишь, Сесе. Пляж пошел тебе на пользу.

– Да, Жирафа. Весьма.

– А я кое-что тебе принесла.

Нели оставила нас одних «до времени сока», так что я устроилась на скамеечке у ног Клаудии и вынула из кармана куртки видоискатель «гол» [31] Голограмм. .

– Знаешь, кто это? Это сынишка Тере Обрадор… В прошлом месяце ему исполнилось пять лет, и я была на его дне рождения… Я сделала эти снимки для тебя… А вот это – Тере… Помнишь ее? – Я полагала, что она вспомнит имя раньше, чем узнает человека на этих трехмерных картинках, цветным дымом встававших перед ее глазами.

– Командирша.

– Да-да, верно, это Командирша… Она хотела, чтобы ты увидела ее малыша… Смотри, у него личико точь-в-точь мамино, лицо Тере…

Мы с Клаудией раньше частенько говорили о Тере, и было понятно, что она ее помнит, коль скоро сама назвала то прозвище, которым мы наградили ее из-за доминантных ролей, которые Женс поручал ей в наших постановках. Тереса Обрадор начинала заниматься вместе с нами, но потом оставила учебу, потому что ее мать изменила планы относительно дочери и пригрозила подать в суд, если ей не вернут чадо. В конце концов все уладилось, свелось к выплате неустойки, и, хотя Тереса чуть не слегла, оставив так понравившуюся ей работу, она получила другое образование и вышла замуж. Я была на ее свадьбе, а также старалась не пропускать дни рождения маленького Виктора (и мне вовсе не хотелось знать, почему его назвали именно этим именем). У малыша было круглое личико, как у мамы, и весь он был маленьким эльфом с пухлыми ручками. Мне так нравилось на него смотреть!

– Если хочешь, могу скопировать эти картинки на твой компьютер, – сказала я ей. Клаудия не ответила, и я внезапно почувствовала себя идиоткой, выключила видоискатель и убрала в карман. – На самом деле, Сесе, я пришла не за этим, а кое о чем тебе рассказать…

И стала рассказывать. Рассказала ей все – ей и ее мохнатой собачке. Мне и раньше приходилось рассказывать ей о Наблюдателе, так что я быстро перешла к исчезновению Элисы и к импульсивному решению Веры, которое, в свою очередь, послужило причиной для моего. Клаудия только слушала или делала вид, что слушает, широко раскрыв огромные, словно колодцы, глаза и уставившись на меня.

– Мне страшно, Сесе… Я в полной заднице… И не только за Веру страшно, но и за себя… Этот тип очень опасен… Огромная акулища… Не могу позволить, чтобы за это взялась Вера…

– Ну подумаешь, Жирафа… – произнесла Клаудия без всякого выражения.

Понимала ли она меня? Мне это было не важно. Я продолжила изливать душу:

– Не знаю, смогу ли заарканить на этот раз. Сукин сын очень хитер. Он даже перфис запутал. Знаю только, что обязана попробовать… На сегодня уже двадцать жертв, представляешь? Хищник из самых крупных, Сесе. А у меня всего три ночи до того, как выпустят Веру! Я должна это сделать… Это должна быть именно я, и как можно быстрее, но мне так страшно, Сесе… – Я чуть не разрыдалась, но тут кое-что произошло.

Внезапно пять ледяных крюков схватили мою руку.

– Ты это сделаешь, – сказала Клаудия. – Ты – супервумен.

Руки у Клаудии были такими же, как и она сама, – жилистыми, худыми, напряженными. На запястьях виднелись следы от кандалов, в которых целый месяц держал ее в заключении где-то на юге Франции этот монстр Ренар – в каком-то тайнике «с земляными стенами и скрещенными балками над головой», как снова и снова описывала его бедная Клаудия сразу после своего освобождения, уже почти три года тому назад. Каким бы странным это ни казалось, но, хотя она и пережила череду невообразимых пыток, физически Клаудия пострадала не слишком сильно. Единственной ее потерей стал рассудок: в ее мозгах Ренар сокрушил практически все.

– Ты сделаешь это, – повторила Клаудия, хотя я ни в коей мере не могла быть уверена, понимает ли она сама, что говорит. – Ты – супервумен, Жирафа.

Так мы и сидели, взявшись за руки, пока не появилась Нели с фруктовым соком. Тут я распрощалась, но всю дорогу домой слова Клаудии эхом звучали у меня в мозгу: «Ты – супервумен. Ты сделаешь это. Ты сделаешь это …»

«Сон в летнюю ночь», одно из юношеских произведений Шекспира, которое, по мнению Виктора Женса, автор создал по заказу тайного Лондонского кружка гностиков, – творение удивительное: мир фей, эльфов, аристократов и актеров-любителей, превратившихся в ослов; мир, в котором сок волшебной травы, закапанный в глаза, заставляет жертву влюбиться в первого, на кого эти глаза взглянут, каким бы ужасным он ни был, что и составляет, по Женсу, «ключ к филии Загадки».

Маска Загадки относилась к группе Отторжения, то есть к тем, в которых добыча оказывается на крючке как раз потому , что ей не нравится то, что она видит. Жесты, позы и тон голоса наживки вызывают в объекте влияния как подспудную беспокойную тревожность, так и временное подавление таких его желаний, как терзать и мучить. Впервые Женс учил меня этой маске на свежем воздухе – с проселочной дорогой в качестве декорации, и мой костюм при этом состоял исключительно из сапог и парео, скрученного веревкой и обвязанного вокруг талии, а ноги были широко расставлены. Спустя несколько лет он придумал более «элегантную» манеру ее представления: не нужны оказались ни маскарадные костюмы, ни вообще какой-либо реквизит – всего лишь некий предмет, о который можно потереться телом, как, например, мраморная колонна в доме Женса в Барселоне.

В моей квартирке не было ни дорог, ни колонн, но они были и не нужны, ведь я могла использовать спинку стула. Опираясь о нее, я сняла спортивные брюки и собиралась уже стянуть и футболку, когда один из остававшихся без блокировки каналов моего телефона вывел на громкую связь входящий звонок. Я решила послушать, но не отвечать.

– Я знаю, что ты у себя, солнышко, репетируешь, и что, если мы сегодня будем спорить, полетит к чертям весь твой театр, а я этого, честное слово, не хочу… Я скажу тебе то же, что сказал вчера, когда ты сообщила, что хочешь продолжить охоту: ты – чертова упрямица, медный лоб, но именно это мне больше всего в тебе и нравится…

Я улыбнулась, застыв в свете ламп, руки вцепились в футболку, которую я собиралась снять. И подумала, что скучаю по нему, хочу почувствовать его руки, обвившие мое тело, ощутить его губы, прижавшиеся к моим. И пока я это думала, ласковый голос Мигеля все звучал и звучал, как будто и он изливал душу перед некой далекой и опустошенной Клаудией: