Дебора Харкнесс - Открытие ведьм [litres]

– Отец Мэтью был крестьянином?

– Крестьянином? – удивилась Изабо. – Нет, он был плотником – и Мэтью тоже, пока не сделался каменщиком.

Каменщиком… Кладка башни, где камни пригнаны так, будто и раствор не понадобился. Причудливые дымовые трубы в сторожке Олд-Лодж, воздвигнутые якобы неким древним выдумщиком. Пальцы, запросто раскалывающие скорлупу каштанов и раковины устриц. Еще один кусочек пазла встал на место, без зазора примкнув к воину, ученому и придворному.

– Так они оба работали на строительстве замка?

– Другого замка, не этого. Этот мне подарил Мэтью, когда я вынуждена была покинуть любимые стены. Он снес крепость, построенную отцом, и построил другую. – Глаза Изабо, зеленые с черным, весело заискрились. – Филипп пришел в ярость – но что делать, перемены неизбежны. Первый замок был деревянным; его, конечно, подлатывали, но он все равно понемногу разваливался.

Я попыталась расположить события в хронологическом порядке. Первый замок и деревня строились в шестом веке, башня Мэтью – в тринадцатом.

– Потом он приткнул на задах эту башню, – Изабо неодобрительно сморщила нос, – чтобы жить подальше от нас, когда здесь бывает. Мне эта романтическая причуда не нравилась никогда, но он так хотел, и я разрешила. Для обороны она бесполезна – Мэтью и так уже налепил много больше башен, чем нам было нужно.

Мэтью рос умным, любознательным мальчиком, – продолжала она, перенесшись мыслями куда-то далеко от двадцать первого века. – Отца своего сводил с ума – бегал за ним в замок, играл его инструментами, сам строил что-то из чурочек и камней. Дети тогда рано учились ремеслам, но Мэтью всех обогнал. Когда освоил плотницкий топор, его сразу поставили на работу.

В моем воображении возник восьмилетний Мэтью, длинноногий, зеленоглазый.

– Да, – улыбнулась Изабо, словно в ответ на эти фантазии, – он был красивый ребенок. Красивый юноша. Необычайно высокий для того времени – хотя, став вампиром, еще больше подрос. И пошутить любил. Всегда прикидывался, что-де балка или стена вышла плохо, – ему, мол, неправильные указания дали. Филипп всякий раз попадался на его удочку. Родной отец Мэтью умер, когда мальчику не было еще двадцати, а мать – и того раньше. Нам очень хотелось, чтобы сирота нашел себе подходящую женщину, остепенился, завел семью. И вот ему встретилась Бланка. Ты должна понимать, что он всегда пользовался успехом у женщин. – Это было утверждение, не вопрос, но в голосе ее не было издевки.

Марта сердито глянула на хозяйку, но промолчала.

– Да, конечно, – с тяжелым сердцем ответила я.

– Бланка приехала в деревню недавно. Прислуживала каменных дел мастеру, из тех, кого Филипп выписал из Равенны строить первую церковь. Беленькая, как и полагается при таком имени, глаза как весеннее небо, волосы как золотая пряжа.

Когда я отправилась за ноутбуком Мэтью, мне привиделась красивая бледная женщина, очень похожая на ту, что описывала Изабо.

– И улыбка у нее была славная, – добавила я.

– Да, – удивилась Изабо.

– Я увидела ее, когда огонь камина отразился в доспехах Мэтью.

– Она казалась такой хрупкой – того и гляди сломается, таская воду из колодца или работая на огороде, – возобновила рассказ Изабо, несмотря на многозначительное покашливание Марты. – Это, полагаю, и привлекло Мэтью – хрупкие создания всегда ему нравились. – Она оглядела мои далеко не хрупкие стати. – Когда Мэтью стал зарабатывать достаточно, чтобы обеспечить семью, они поженились. Ему было двадцать пять, ей девятнадцать. Красивая пара – чернявый Мэтью и бледная белокурая красавица Бланка. Очень любили друг друга, и брак у них был счастливый. Вот только детей никак не могли родить – один выкидыш за другим. Даже представить не могу, каково им было видеть гибель стольких надежд. – (Я не знала, способны ли вампиры плакать, хотя и помнила кровавую слезу на щеке Изабо в своем первом видении, – но ее лицо и без слез выражало глубокое горе.) – И вот после множества неудач Бланка вновь забеременела. Пятьсот тридцать первый был знаменательным годом. На юге появился новый король, и снова вспыхнула война. Мэтью ходил счастливый, лелея надежду сохранить наконец дитя, и надежда его не обманула. Люка́ родился осенью, его крестили в недостроенной церкви, которую воздвигал, наряду с другими, его отец. Роды были тяжелые: повитуха сказала, что больше у Бланки детей не будет, но Мэтью и одного Люка было довольно. Тем более что мальчик был вылитый отец – чернокудрый, длинноногий, с острым подбородком.

– Что же случилось с Люка и Бланкой? – спросила я.

Нам оставалось всего шесть лет до превращения Мэтью в вампира. Что-то должно было случиться, иначе он никогда бы на это не согласился.

– Мальчик подрастал, все шло хорошо. Мэтью научился работать по камню и пользовался большим спросом у знати отсюда и до Парижа. А потом в деревню пришла горячка. Она косила всех подряд, но Мэтью уцелел, а Бланка и Люка – нет. Было это в пятьсот тридцать шестом году. В прошлом, пятьсот тридцать пятом, мы почти не видели солнца, и зима была очень студеная, а с весной нагрянула эта хворь.

– Деревенские не удивлялись, почему вас с Филиппом болезнь не тронула?

– Конечно удивлялись, но в те времена объяснить это было проще. Легче думать, что Бог прогневался на деревню или что замок проклят, чем признать, что рядом с тобой живут manjasang.

– Manjasang? – Я попыталась скопировать выговор Изабо.

– Кровопийцы – так на старом языке называли вампиров. Некоторые подозревали правду и шептались о ней, но в ту пору возращение остготов волновало людей куда больше, чем сеньор-manjasang. Филипп обещал защитить деревню в случае повторных набегов, и мы никогда не охотились в окрестностях замка.

– Как жил Мэтью, когда Люка и Бланки не стало?

– Он был безутешен. Перестал есть, исхудал как скелет. Деревенские обратились за помощью к нам. Я носила ему еду, – Изабо улыбнулась Марте, – кормила его и ходила с ним по округе, пока горе немного не притупилось. Когда он не мог уснуть, мы шли в церковь и молились за упокой душ Бланки и Люка. Мэтью в те дни был глубоко верующим. Мы рассуждали о рае и аде, и он очень беспокоился, куда попали их души и увидится ли он с ними вновь.

Мэтью был нежен со мной, когда я просыпалась после кошмара, – быть может, ему вспомнились те бессонные ночи?

– Вслед за осенью, когда он стал чуть спокойнее, настала тяжелая зима. Люди голодали, болезнь продолжала свирепствовать, повсюду царила смерть. Даже приход весны не рассеял мрака. Филипп беспокоился, что церковь до сих пор не достроена, и Мэтью работал усерднее прежнего. В начале второй недели июня его нашли на полу – он сломал себе спину и ноги.

Я ахнула, представив, как летит с лесов хрупкое человеческое тело.