Виктория Шваб - Архив [litres]

7Е. Лукиан Никс.

Я открываю книжку постарше.

7Е. Лукиан Никс.

Следующую.

7Е. Лукиан Никс.

И во всех записях, даже в самой первой книге, которую вели в год открытия апартаментов. В 1950-м.

Он жил здесь все это время.

Я прижимаю ухо к двери, ведущей в квартиру под номером 7Е.

Мертвая тишина. Я стучусь. Никакой реакции. Я снова стучу и уже собираюсь снять кольцо, чтобы услышать признаки жизни в пустой квартире, как вдруг кто-то стучит в ответ. Затем за дверью слышится возня, приглушенные ругательства, и спустя несколько мгновений дверь распахивается, но упирается в металлический бортик инвалидной коляски. Снова ругательства, коляска откатывается назад, и дверь открывается нормально. Как и говорил Уэсли, в коляске сидит древний старик, седой как лунь. Его выцветшие глаза смотрят куда-то влево от меня. Углом рта он сжимает почти выкуренную сигарету и выпускает тоненькую струйку дыма. Вокруг шеи щегольски намотан шарф, и он перебирает шерстяную бахрому своими узловатыми старческими пальцами.

– На что уставилась? – спрашивает он. Вопрос застает меня врасплох – ведь он совершенно слеп. – Ты ничего не говоришь, значит, пялишься на меня.

– Мистер Никс? – спрашиваю я. – Меня зовут Маккензи Бишоп.

– Ты что, девушка по вызову? Я уже сказал Бетти, мне не нужны девушки, которым надо платить деньги за визит. Лучше пусть девушек вообще не будет, чем…

Я не вполне уверена, что правильно его поняла:

– Я никакая не…

– Было время, когда все, что мне требовалось, – просто улыбнуться.

Он улыбается, демонстрируя пару вставных зубов, не очень ровных.

– Сэр, я здесь не для того, чтобы заниматься чем-то подобным.

Он поворачивается на звук моего голоса и ерзает в кресле до тех пор, пока его лицо не поворачивается в мою сторону.

– Тогда для чего вы постучались в мою дверь, юная леди?

– Моя семья перестраивает кафе на первом этаже, и я просто хотела зайти и представиться.

Он указывает на свое кресло:

– Я не могу спуститься вниз. Мне приносят все сюда.

– Здесь ведь есть… лифт.

Он хрипло смеется:

– Я так давно живу. Мне не хочется сгинуть в одной из этих никчемных металлических коробок.

Кажется, он начинает мне нравиться. Старик тем временем дрожащей рукой вынимает изо рта окурок.

– Бишоп, Бишоп. Бетти принесла мне маффин, который лежал за дверью. Наверное, твоих рук дело.

– Да, сэр.

– Вообще я предпочитаю печенье. Я не говорю, что прочая выпечка уступает, просто больше люблю печенье. Что ж, вы, наверное, хотите войти.

Он откатывает коляску назад, на полметра в комнату, и она цепляется за край ковра.

– Чертова колымага, – рычит он.

– Может, помочь?

Он поднимает вверх руки:

– Я не совсем беспомощный. Хотя пара новых глаз не помешала бы. Бетти – мои глаза, а сегодня ее нет.

Интересно, когда эта Бетти вернется.

– Позвольте мне, – говорю я.

Я подкатываю кресло к столу.

– Мистер Никс, – начинаю я, присев рядом и отложив свою «Божественную комедию» в сторону.

– Без «мистер». Просто Никс.

– Ладно… Никс, надеюсь, вы сможете мне помочь. Я пытаюсь выяснить что-нибудь о тех… – Я пытаюсь придумать, как назвать это помягче, но не могу. – О тех смертях, которые произошли здесь очень давно.

– А для чего вы хотите об этом узнать? – спрашивает он. Не так напряженно, как Анджели, и не пытаясь изобразить равнодушие.

– Главным образом из любопытства, – объясняю я. – А еще и потому, что никто не хочет мне об этом рассказывать.

– Потому что почти никто об этом не знает. Странное это было дело.

– Почему?

– Во-первых, такое количество внезапных смертей подряд. Нам сказали, что все вышло случайно, но это выглядело очень подозрительно. В газетах о том не писали. Конечно, здесь ходили всякие слухи. Некоторое время казалось, что Коронадо уже не оправится. Никто не хотел сюда переезжать. – Я вспомнила длинную вереницу пустующих квартир в гостевой книге. – Все считали, что это место проклято.

– Но вы ведь не поддались.

– Почему вы так считаете?

– Вы же до сих пор здесь.

– Я могу быть упрям до безрассудства. Это совершенно не значит, что я знаю всю подноготную произошедшего. Может, цепочка случайностей, а может, и нет. Очень странно, насколько люди хотели скорее забыть о произошедшем.

Или этого хотели в Архиве.

– Началось все с той бедной девушки, – говорит Никс. – С Регины. Хорошенькая была девочка. Веселая и добрая. А потом пришел какой-то негодяй и убил ее. Как печально, что люди погибают такими молодыми!

Какой-то негодяй ? Получается, он не знает, что это был Роберт?

– Убийцу поймали? – спрашиваю я.

Никс сокрушенно качает головой:

– Не удалось. Все считали, что это был ее бойфренд, но его так и не нашли.

Во мне бурлит ненависть, когда я вспоминаю Роберта, вытирающего окровавленные руки о рубаху, надевающего пальто Регины и бегущего прочь.

– У нее был брат, да? Что с ним потом случилось?

– Странный был парень. – Никс тянется к столу и водит по нему рукой, пытаясь нащупать коробку сигарет. Я достаю спички и даю ему прикурить. – Родители уехали вскоре после гибели Регины, а он остался. Не мог этого пережить. Наверное, винил себя.

– Бедный Оуэн, – шепчу я.

Никс хмурится и суживает свои слепые глаза.

– Откуда ты знаешь его имя?

– Вы сами мне сказали, – спокойно говорю я, забрав у него спички.

Никс растерянно моргает, потом выразительно постукивает себя по лбу:

– Прошу прощения. Я знал, что этого не миновать. Слава богу, мозги слабеют медленно.

Я кладу сгоревшую спичку на стол перед собой.

– Ее брат, Оуэн. Что с ним было?

– Не все сразу. – Никс глубоко затягивается. – После трагедии с Региной дела в Коронадо стали понемногу выправляться. Мы ждали, затаив дыхание. Прошел апрель. Затем май, июнь и июль. И только мы понемногу начали приходить в себя… – Он резко хлопает в ладоши, засыпав колени сигаретным пеплом. – Маркус погиб. Нам сказали, он повесился, но костяшки на его кулаках были сбиты, а на запястьях остались синяки. Я знаю это точно, потому что помогал снимать тело. Меньше, чем неделю спустя, Элейн спускалась по южной лестнице. Упала и сломала себе шею. А потом еще этот молодой человек, как его, Лайонел.

– Что с ним стряслось?

– Его закололи ножом. Зверски. Тело нашли в лифте. Это уж никак нельзя было назвать случайностью. Тем не менее ни улик, ни оружия, ни подозреваемых. Никто не знал, что делать. А потом Оуэн…

– Что произошло? – Я вцепилась в подлокотники.

Никс пожал плечами:

– Никто не знает. Поскольку я последний, кто остался здесь с тех времен, можно сказать, никто тогда не знал. Ему приходилось очень тяжело. – Остановив свои невидящие глаза на мне, Никс показывает своим узловатым пальцем на потолок: – Он шагнул с крыши.