Виктория Шваб - Архив [litres]

– Прости меня, М .

М . Это выбивает землю у меня из-под ног. Я думала, этого коротенького слова никто не поймет. Просто М . Не Маккензи. Не Мак. Не Бишоп. Не Хранитель.

Это то, о чем я мечтала. То, чего хотела. Я не хочу быть девушкой, которая нарушила все правила, разбудила мертвого брата и все разрушила…

Я закрываю пробел. Притягиваю Оуэна к себе.

У него нежные, но сильные губы. Он целует меня увереннее, и тишина разрастается, вытесняя все остальное из моего подсознания. Затапливая меня.

Потом он отстраняется, отпускает мои руки, забирая тишину с собой, и все снова возвращается, слишком болезненно, слишком громко. Я тяну его к себе и прижимаюсь к нему всем телом. Он целует меня так, что у меня перехватывает дыхание и пропадают все мысли.

Затем Оуэн делает шаг вперед, прижимает меня к стене и буквально затапливает тишиной, приходящей с его горячими поцелуями. Я позволяю этой тишине поглотить меня, вытеснить все вопросы и сомнения, Истории, ключи, кольца и прочую чушь. Под его поцелуями и прикосновениями я просто М . И просто М. отражается в его синих глазах, перед тем как он закрывает их и целует меня все более страстно. Время останавливается, и мы растворяемся друг в друге.

Я не могу остаться здесь навечно, хоть я и таю от прикосновений Оуэна. В конце концов я неохотно отстраняюсь, и, собрав все силы, ухожу.

Я не в состоянии охотиться, поэтому остаток ночи просто брожу по Коронадо, расхаживаю по этажам в поисках подсказок и воспоминаний, пытаясь читать стены – в надежде, что хоть что-нибудь эти люди из Архива упустили. Но тот год, как швейцарский сыр, полон дырок и пробелов. Я проматываю картинки, нащупываю все новые и новые нити, но обнаруживаю только немую черноту и размытые изображения. Квартира Эллинга заперта, и тогда я отправляюсь на южную лестницу, с которой упала Элейн, а затем пересиливаю себя и рискую зайти в лифты, где убили Лайонела. И не нахожу ничего, кроме следов стертого прошлого. Что бы здесь ни случилось, кто-то неизвестный сделал все, чтобы замести следы.

У меня заболели глаза, но, уже потеряв надежду найти какие-либо подсказки, я продолжаю по инерции искать. Я должна. Каждый раз, стоит мне остановиться, мысли о Бене и о том, что я могу потерять его навсегда, начинают одолевать меня в сочетании с воспоминаниями о том, что я использовала Оуэна, чтобы заглушить боль и обрести тишину. Поэтому я спешу вперед.

Я решила найти продолжение сказки Регины.

Надеясь приглушить головную боль, я надеваю кольцо и ищу обычным способом, как все остальные люди, радуясь, что могу отвлечься, заглядываю на полки и в ящики. Прошло уже шестьдесят лет, и шансы найти что-нибудь стремятся к нулю. Обыскиваю студию в поисках тайников и перебираю половину книг. А потом вспоминаю, что Оуэн говорил что-то о трещинах в камнях. Понимая, что здесь бумага выжить не могла, я обшариваю заросшие мхом камни сада и попутно наслаждаюсь тишиной перед восходом солнца.

Я заглядываю за прилавок и поднимаю простыни на старой мебели кафе, стараясь не задеть свежевыкрашенные стены. Начинает всходить солнце. И когда я уже собираюсь отказаться от поисков, я обращаю внимание на каменную розу на мраморном полу. Сейчас она прикрыта пленкой, чтобы ее снова не заляпали. В трещинах камней и под плитами, говорил Оуэн. Это мне вряд ли поможет, но я опускаюсь на пол и снимаю с розы пленку. Она огромная, почти метр в ширину, и каждый лепесток размером не меньше моей ладони. Я вожу рукой по инкрустированной поверхности, пожелтевшей от времени. И чувствую, что в самом центре картинки лепестки слегка движутся под моей тяжестью. А один, кажется, свободно входит и выходит.

Сердце екает, когда мне удается подцепить лепесток и вынуть его. Тайник представляет собой небольшую нишу, выстланную белой тканью. И там, придавленный узким металлическим стержнем, лежит обрывок сказки Регины.

Бумага уже пожелтела, но не истлела, надежно защищенная в каменном укрытии. Я разворачиваю ее на утреннем свету.

Красные камни подвинулись и образовали гигантский лестничный пролет, уводящий далеко наверх. И герой пошел туда.

Очевидно, что все фрагменты перепутаны. В предыдущем отрывке говорилось о богах и монстрах, встретивших героя на вершине. Этот рассказывает о том, что было раньше. Но что должно произойти потом?

Я переключаюсь на металлический стержень, лежавший вместе с запиской. Это вещица с карандаш толщиной, но вполовину короче и так же заостренная с одной стороны. С тупой стороны в ней проделан желобок. Интересно, он из того же сплава, что и кольцо, которое я нашла в прошлый раз?

На один короткий момент я задумываюсь о том, чтобы вернуть записку на место и оставить ее гнить здесь. Мне кажется несправедливым, что у Оуэна осталась память о Регине, в то время как у меня ничего не осталось от Бена.

Но как бы ни было ужасно то, что Бен сорвался, а Оуэн нет, Оуэн ни в чем не виноват. Он – История, а я – Хранитель. Он не мог знать, что произойдет, и это я сама решила разбудить брата.

Солнце уже встало. Сегодня разбирательство по моему делу. Засунув бумажку и стержень в карман, я иду домой.

Папа уже встал, и я говорю, что ходила на пробежку. Не знаю, верит ли он. Он говорит, что я выгляжу усталой, и я с ним соглашаюсь. Приняв душ, я вяло провожу ранние утренние часы, стараясь не думать о разбирательстве, о том, что меня могут признать негодной и я потеряю все. Я помогаю маме возиться с образцами краски, упаковываю половину овсяного печенья с изюмом для Никса и придумываю неубедительный повод, чтобы уйти. Но маму он совершенно не смущает – она полностью поглощена подбором оттенка: не подходит, не очень подходит, наверное, подходит – и просто кивает. Я замираю на пороге, глядя, как она работает, слушая, как папа говорит в соседней комнате по телефону. Я пытаюсь запомнить все до того, как , потому что не знаю, как все будет выглядеть после .

И ухожу.

Я срезаю путь через Коридоры, и воспоминания о прошедшей ночи накрывают меня с головой: влажный воздух, едва различимые вздохи и шорохи. Ощущение покоя. И пока меня снедает паника, я понимаю, что мне снова хочется раствориться в тишине. Но это невозможно. Есть еще кое-что важное.

Я нахожу наш закуток. Оуэн ждет меня там, и я вкладываю записку и металлический стержень в его ладонь, задержавшись ровно настолько, чтобы хватило на один долгий поцелуй и момент блаженной тишины. Оказавшись на пороге Архива, я совершенно теряюсь. Страх съедает меня с головой.

Не знаю, чего ожидать – толпу Библиотекарей, готовых отобрать у меня ключ и кольцо, или некую Агату, обвиняющую меня в некомпетентности и готовую стереть у меня из памяти дело моей жизни, трибунал или линчевание.