Виктория Шваб - Архив [litres]

Я вытягиваюсь, и Оуэн нависает надо мной, улыбаясь. Мы уже так близко, что крадем друг у друга кислород. Тишина опьяняет меня, но мне все мало. В моей голове продолжают крутиться неприятные мыслишки, и я хочу избавиться от них. Хочу раствориться в тишине.

Запуская пальцы в шикарные волосы Оуэна, я притягиваю его к себе и думаю: может, для него это тоже бегство? Может, и он растворяется в прикосновениях, забывает о том, кто он и чего лишился?

Я вычеркиваю целые фрагменты своей жизни. Вычеркиваю все, кроме него. Я выдыхаю, прижатая его весом, все мое тело начинает расслабляться, таять под его руками. Я позволяю ему заполнить меня своей тишиной, затопить каждую клеточку моего тела, не нужную для того, чтобы целовать, слышать, улыбаться или испытывать желание. Это то, что мне нужно. Он – мой наркотик, мое обезболивающее. Боль, разъевшая меня до костей, наконец отступает. Не остается ничего, кроме чувства блаженного покоя.

И это прекрасно.

– Деда, почему ты куришь?

– Мы делаем вещи, которых не стоило бы делать, и вредим сами себе.

– А я – нет.

– Ты еще очень маленькая. Наступит и твой черед.

– Но я не понимаю. Зачем себе вредить?

– Для тебя пока нет в этом никакого смысла… Люди делают это для того, чтобы сбежать.

– Объясни.

– Я курю, чтобы сбежать от самого себя.

– От какой именно части?

– От каждой. Это вредно, и я это знаю, и все равно продолжаю так делать. И чтобы заниматься этим и иметь возможность получать удовольствие, я должен не думать об этом. Я могу думать об этом до и после, но пока я делаю это, вообще не думаю. И перестаю быть. Я не твой дед, и я не Энтони Бишоп. Я никто. Ничто. Только дым и покой. Если начну раздумывать о том, что делаю, я приду к выводу, что делаю что-то вредное и уже не смогу получить удовольствие. Поэтому я просто перестаю думать. Сейчас тебе понятнее?

– Нет. Действительно, вообще никакого смысла.

– Прошлой ночью я видел сон… – задумчиво говорит Оуэн, поигрывая кольцом Регины на ладони. – Хотя я не могу сказать точно, был это день или ночь.

Я полулежу у него на коленях, он одной рукой обнимает меня. Наши пальцы переплетены. Тишина покрывает меня, как простыня. Похоже на воду, только не так, как рассказывал Уэсли. Я не могу держаться на поверхности, сразу тону. Похоже на чувство покоя, но гораздо глубже. И сильнее.

– Я не знала, что Истории тоже видят сны, – не подумав, говорю я и пугаюсь, потому что это прозвучало слишком грубо. Я говорю об Историях как о неодушевленных предметах, не сознавая того, что на самом деле это не так.

– Конечно, – спокойно говорит он. – Как думаешь, отчего они – мы – просыпаемся? Кажется, все из-за снов. Иногда они слишком яркие, слишком правдоподобные. И тогда мы невольно просыпаемся.

– Что тебе снилось?

Он сжимает кольцо в ладони.

– Солнце, – говорит он. – Знаю, это выглядит полной чушью, мечтать о солнце в таком мрачном месте, как это. Но так оно и было.

Он задумчиво утыкается подбородком в мои волосы.

– Я стоял на крыше. И впереди простиралась вода, сверкающая на солнце. Я не мог уйти – выхода не было, и я просто стоял и смотрел. И ждал. Казалось, проходила целая вечность – дни, недели, – но солнце не садилось, и я продолжал ждать чего-то или кого-то. – Он водит пальцем по моему обнаженному плечу, рисуя узоры. – А потом появилась ты.

– Что было дальше?

Он молчит.

– Оуэн! – не выдерживаю я и пытаюсь заглянуть ему в глаза.

Они полны печали.

– Я проснулся.

Он убирает кольцо в карман и достает железный стержень со второй частью Истории, тот, что я передала ему перед судебным разбирательством в Архиве.

– Где ты его разыскала? – спрашивает он.

– Под мраморной розой, – говорю я. – Твоя сестра была большой выдумщицей по части тайников.

– «Вечерняя Роза», – мягко произносит он. – Так раньше называлось это кафе. И Регина всегда была выдумщицей.

– Оуэн, я все перевернула и не нашла окончания. Где оно может быть?

– Здание слишком большое. Даже больше, чем кажется на первый взгляд. Но фрагменты сказки соотносятся с тем местом, где они хранятся. Фрагмент из розы рассказывает о лазании по камням. Фрагмент с крыши рассказывает о восхождении наверх и битве с монстрами. И окончание тоже должно подходить к своему месту. Герой должен, как всегда, выиграть битву, а потом…

– А потом вернуться домой, – мягко договариваю я. – Ты говорил, это была одиссея. Поиск приключений. Наверное, конечным пунктом каждой одиссеи является дом?

Он целует меня в макушку:

– Ты права. – Затем поигрывает металлическим стержнем. – Но где этот дом?

Может ли это быть 3F? Ведь Кларки там жили. А может, окончание сказки хранится у них дома? В моей нынешней квартире?

– Я не знаю, М. , – шепчет он. – Может, Регина все-таки выиграла эту последнюю игру.

– Нет, – говорю я, – она еще не выиграла.

И этот неизвестный Библиотекарь тоже. Тишина Оуэна помогает мне избавиться от паники, и я свежим взглядом могу оценить происходящее. Чем больше я обо всем думаю, тем лучше понимаю, что обрушение – не просто попытка отвлечь нас от темного прошлого Коронадо. Это нечто большее. Нет никакой необходимости разрушать Архив после того, как все улики в обоих мирах уничтожены. Я что-то пропускаю, не вижу полной картины.

Я высвобождаюсь из объятий Оуэна и сажусь так, чтобы быть с ним лицом к лицу. Тишину я обмениваю на возможность задать вопрос, который давно уже вертелся у меня на языке.

– Ты знал мужчину по имени Маркус Эллинг?

У него на лбу появляется маленькая морщинка:

– Он жил на нашем этаже. Очень тихий, но приветливый. А что с ним случилось?

Я хмурюсь:

– Ты не знаешь?

Его лицо теряет всякое выражение:

– А должен?

– А что насчет Элейн Хэринг и Лайонела Прэта?

– Знакомые имена. Они жили тут же, да?

– Оуэн, они все убиты. Через несколько месяцев после Регины.

Он с непониманием смотрит на меня. У меня екнуло сердце. Если он не помнит об этих убийствах, о собственной смерти на крыше… Я надеялась, что смогу защитить его от Архива, но что, если я опоздала? Что, если кто-то уже стер воспоминания, которые мне так нужны?

– А что ты вообще помнишь?

– Я не хотел уезжать. После смерти Регины родители собрали вещи и сбежали, а я не смог. Сознание того, что в Коронадо остался хоть малейший след ее пребывания, не позволяло мне уйти. Вот последнее, что я помню. Но это было через несколько дней после того, как она погибла. Не больше недели.

– Оуэн, ты погиб через пять месяцев после своей сестры.

– Это невозможно.

– Мне жаль, но это правда. И я должна выяснить, что произошло в промежутке между твоей и ее смертью.

Я с трудом встаю на ноги, боль в ребрах не дает забыть о ней ни на минуту. Уже поздно, день выдался тяжелым, а утром меня будет ждать Уэсли.