Даррен Шэн - Город Змей

— Ты сжалился над ним! — Она крепко обнимает меня.

— Нет! — Я отшатываюсь от нее. — Его мучения глубже, чем у самого несчастного человека в мире. Убийство было бы милосердием. Гораздо более жестоко оставить его жить, страдающего от мыслей о Змеях, не понимающего, почему он разрушил мою жизнь, ненавидящего себя. Я оставил его жить потому, что это гораздо хуже, чем убить его, а не потому, что жалею этого ублюдка.

Она качает головой:

— Можешь говорить себе все, что хочешь, можешь даже поверить в это, но я вижу правду в твоих глазах. Ты понимаешь, почему он сделал это, понимаешь, что его одержимость была сродни твоей, и ты простил его.

— Нет! — кричу я. — Он убил Николу Хорниак. Один из его людей безжалостно зарезал Эллен. Он поставил меня на колени, забрал у меня все самое дорогое. Я ненавижу его. Я оставил его жить, чтобы наказать. Я… — У меня перехватывает дыхание. Плечи трясутся, глаза наполняются слезами. — Что я сделал? Кем стал? Десять лет охотился за конченым стариком, который изнасиловал и убил свою собственную сестру, пытаясь спасти ее. Десять лет убийств, безумия, ненависти…

— Но ведь это закончилось, — шепчет она, — ты можешь перевернуть страницу и начать с нового листа. Ты отнял у себя десять лет, но теперь ты свободен, Эл. Ты свободен !

Я смотрю на нее, и изнутри рвется крик, вопль, который копился во мне десять лет, рев ярости, отчаяния и потери. Прижав Аму к себе, как спасательный круг, я зарываюсь головой в ее колени и реву, прижавшись к складкам ее платья. Через несколько секунд оно темнеет от слез и сминается там, где я стискиваю его зубами, но Ама не отталкивает меня, а обнимает и прижимает к себе. И я продолжаю плакать, погружаясь в отчаяние, отпуская мир и его обиды и вверяясь волнам и ритму освобождения, пока перед рассветом, все еще уткнувшись головой в ее колени и чувствуя, как ее руки обвивают меня, понимаю, что больше не могу плакать. И тогда я погружаюсь в печальный сон, лишенный демонов и сновидений.

Когда я просыпаюсь, кошмар уже закончился. Десять лет я жил им, каждый день получая новую дозу ужаса, страха и ненависти. Эта отвратительная движущая сила исчезла. Остались боль, сожаление — безумно хочется вернуть потраченные зря годы, — но нет жажды мести. Лежа лицом вниз в серой предрассветной мгле, я бормочу в подушку:

— Я — Паукар Вами.

Но слова эти лишены смысла. Эта часть меня умерла ночью и испарилась в лучах рассвета. Больше мне уже не нужно рыскать по улицам и убивать, как мой отец. Я не знаю, останусь ли тем же, каким был до этого безумия, но я больше не чудовище и не изверг.

Я поворачиваюсь и охаю — все части тела болят, суставы неподвижны, голова горит. Я сажусь, и простыня спадает вниз. Входит Ама.

— Я думала, что ты собрался спать целый день, — говорит она, ставя на столик чашку чая и подходя ко мне, чтобы осмотреть рану на лбу. Она сняла платье, и на ней только длинная рубашка. — Как ты себя чувствуешь?

— Разбитым. Больным. Слабым и жалким. Но живым. — Я криво улыбаюсь, и она, должно быть, видит в моих глазах отблеск свободы, потому что возвращает мне улыбку и целует в лоб как раз пониже шрама и повыше брови.

— Ты рад, что не погиб в аварии? — спрашивает она тихо.

— Да. — Я беру ее руки и целую их. — Спасибо.

— За что? За то, что пришла?

— И выслушала. И поняла. И помогла мне понять.

— Ах, как сентиментально. — Она тихо смеется.

— Без тебя я, возможно, никогда бы не узнал, что такое свобода.

— Узнал бы. Это просто заняло бы немного больше времени. Что же ты собираешься делать в свой первый день свободы?

— Так много всего, — вздыхаю я. — Надо начать исправлять ошибки последних десяти лет. Вернуть к жизни людей, которых я убил. Извиниться перед теми, кого терроризировал. Избавиться от этих ужасных змей. — Я поглаживаю рукой свои татуировки, потом череп. — И отрастить волосы.

Ама смеется:

— Ты не сможешь сделать все это в один день. — Ее улыбка гаснет. — А некоторые вещи вообще не сможешь сделать.

Я огорченно киваю, думая о мертвых.

— Так давай не будем тратить время, огорчаясь по этому поводу, — предлагает она. — С чего начнешь? С прогулки в парке? С бассейна? Может, хочешь постоять голым в центре Швейцарской площади, вопя от восторга?

— Думаю, нет. — Почесывая бедро, я внезапно понимаю, что действительно совсем голый. Это Ама, вероятно, раздела меня. Мои руки начинают натягивать одеяло, потом останавливаются. — Знаешь, чего мне действительно хочется?

— Чего?

— Заняться любовью, — говорю я, и ее лицо мрачнеет. — Я знаю, ты любишь Райми. Я не стану смущать тебя просьбами. Но в моей жизни десять лет не было любви. Мне необходимо заняться любовью с женщиной, и сделать это прямо сейчас. Я, конечно, могу пойти и снять проститутку. Но лучше бы это была ты. Если откажешься, я пойму.

Ама отводит взгляд:

— Я люблю Капака. Ничего не могу с собой поделать.

— Я знаю. И не стану даже пытаться уговаривать тебя, хотя очень хочется. Прошу лишь одного — проведи это утро со мной. Просто полежи рядом… Если не считаешь, что это слишком нелепо… если можешь забыть все те ужасные вещи, которые я сделал…

Она ласково смотрит на меня:

— Со мной тоже так было долгое время. И хотя мое сердце принадлежит Капаку, я его ненавижу. Я хочу… но… — Ее подбородок твердеет. — Впрочем, какого черта! Давай это сделаем. Ведь это только секс и ничего больше.

Ама через голову стаскивает рубашку, потом снимает трусики и лифчик и стоит передо мной обнаженная и мрачная.

— Предупреждаю, я не уверена, что мне это понравится.

— Если ты не захочешь, мы сразу же прекратим, — обещаю я, потом откидываю одеяло.

Немного помедлив, она ложится рядом, и я набрасываю одеяло, пряча нас обоих, скрывая, погружая в темноту.

Мы занимаемся сексом медленно и нежно. Сначала мы чувствуем себя неловко, и это заставляет нас рассмеяться. Напряжение пропадает, и вскоре мы движемся в унисон, наши губы и тела слились в одно целое. Это продолжается долго, мы останавливаемся и начинаем снова, и в конце покрываемся потом и тяжело дышим, несмотря на неторопливый темп совокупления.

Лежа на спине и держа Аму в своих объятиях, я осторожно целую ее:

— Было нормально?

— Ты лучший мой партнер за десять лет, — усмехается она.

— Тебе понравилось?

Она задумчиво кивает:

— Я чувствую себя виноватой и счастливой в одно и то же время.

— Это освободило тебя? Ты теперь можешь забыть Райми и строить новую жизнь?

Она щиплет меня за нос и усмехается:

— Раньше ты не был таким благородным! Теперь я понимаю, что не была так сильно привязана к Капаку, как думала, но принадлежать ему — моя судьба, хотя она и искусственная. Я не могу разорвать эту связь. Он всегда будет здесь, — она дотрагивается рукой до сердца, — хочу я этого или нет.