Максим Сугробов - Плоды манцинеллы

— У меня не очень много вещей, — словно прочитав его мысли, сказала девушка. — Так проще. Собрался и уехал, если надо.

Энди замер на входе.

— Чего? — Тэйе импульсивно осмотрела свои руки и потрепанный кухонный фартук. — Я запачкалась?

— Ты готовишь? — восторженно спросил он. — Это прям домашняя еда?

— А-а-а, ты об этом, — женщина приветливо улыбнулась. — Да, люблю готовку. Так вкуснее.

— Странная ты. Давно не встречал тех, кто готовит сам, — Энди уселся за стол и схватил вилку. — Что это у нас?

— Омлет с беконом и зеленью. Плюс немного грибов для вкуса. Просто и быстро. Попробуй, тебе понравится.

Завтрак был оформлен превосходно, эстетически красиво и невероятно аппетитно.

— В чем подвох? — резко спросил Андрас. — Ты тащишь незнакомца домой, делишься «Дранкой», готовишь домашнюю еду, как заботливая жена. Уж прости, если обижу, но ты не похожа на гостеприимную хозяйку, да и дом твой… — он обвел взглядом унылые серые стены. — Э-э-э… Своеобразный.

— Своеобразный, — фыркнула Тэйе. — Своеобразный? Серьезно? Это лучшая из твоих характеристик?

— Наиболее щадящая.

Девушка не стала язвить или лукавить. Она просто и открыто рассказала Энди, как наблюдала за его походами в «Строумм», а точнее — за его возвращениями оттуда. Окна скромненькой квартиры выходили прямиком на Кристаллгэл, на ту улицу, по которой Андрас Ланге частенько плелся домой, терзаемый мрачными воспоминаниями, накачанный спиртным, как винная бочка, шатающийся и выплевывающий грозные оскорбления в собственный адрес. Прошлой ночью он замер у окна припаркованного автомобиля, и Тэйе видела это, она смотрела, как сломленный молодой человек угрюмо пялится в отражение и что-то бормочет.

— Мне это знакомо. К сожалению.

Девушка говорила максимально тепло, но Энди не мог скрыть смущения. Ему было стыдно и тошно, так противно, что пьяная неприязнь подкатила к горлу и встала где-то там, на уровне кадыка, густым комом, который не сплюнуть, не проглотить. А хуже всего стало от того, что Андрас узнал знакомые нотки: голос Тэйе, нежный женский голос звучал так волшебно и так чарующе, так прекрасно… И так похоже на тот тембр, что когда-то давно частыми перекличками раздавался из динамиков смартфона Энди-студента.

— Ты чего? — она отложила вилку, так и не притронувшись к еде. — Ты прям побледнел весь. Тебе стыдно, я понимаю, но не переживай, все нормально…

Она по-дружески ткнула его в плечо, но Энди лишь отрешенно мотнул головой. Кем он стал? Кто он теперь? Ради этого он выжил? Чтобы спиваться и встречать воняющее кровью и копотью прошлое с распростертыми объятиями? Насколько жалок он в этом сером настоящем? Уж лучше бы он сидел сейчас на обеде с каким-нибудь жирным коллегой и обсуждал, как же бесит проклятый кот его противной подружки. Смысла было бы больше.

— Эй, красавчик! — она сильно толкнула его, приводя в чувства. — Ты кончай это, слышишь? Прости, если чем задела, я не со зла.

— Да ладно, — Энди небрежно отмахнулся. — Я так, задумался.

— Не раскисай. И ешь уже, еда давно остыла.

Завтрак казался пресным. Андрас вяло поглощал пищу, но никак не мог уловить ее вкус, он чувствовал легкие нотки подкопченного бекона, ощущал выделяющуюся текстуру грибов, но наслаждение от еды так и не пришло. Тишина, разрываемая редкими перестуками столовых приборов, разлилась по комнате.

— Я, пожалуй, пойду, — Энди закончил трапезу и отложил вилку. — Спасибо за омлет. Очень вкусно.

Тэйе сжалась, уставившись в тарелку, и, не поднимая глаз, сказала:

— Я слишком много болтаю. Слишком честная и острая на язык. Прости, если я тебя обидела.

Андрас сказал, что она не причем, и это было правдой. По крайней мере, отчасти. Он вышел в тесный коридор, надел ботинки, которые незнакомка, как Энди мог представить, заботливо сняла с него прошлой ночью, и смущенно уставился на девушку, что застыла в дверях кухни. Тэйе Серрма.

— У тебя странное имя.

— Только в этих местах. Французское, — пояснила она.

Энди потянулся к дверной ручке.

— Ты первый человек, с которым я заговорила за долгое время, — выпалила девушка.

— Хреново ты выбираешь собеседников.

Примерно час назад, когда Энди только проснулся, Тэйе походила на гордую и неприступную аристократку. Спустя несколько минут, она хохотала и язвительно подкалывала его, как задорная пацанка, а теперь, после резкой смены настроения Андраса, изменился и образ девушки. Она выглядела слабой и уязвимой, невероятно одинокой и печальной.

— Не уходи, — взмолилась Тэйе, и эта ее мольба была откровением, была чем-то таким, что человек копит внутри себя столько, сколько может, раздувается, как шар с водой, но, в конце концов, не выдерживает и срывается. Ломается. — Или уходи, но возвращайся. Прошу тебя.

— Пока.

Девушка сказала еще что-то. Что-то смутно знакомое, но далекое и совершенно чужое. Андрас решительно хлопнул дверью, и, миновав пару лестничных пролетов, выбежал на улицу. Холодный воздух обжигал легкие, вызывал сухой кашель, но Энди не сбавлял темп. Он пролетел мимо комплекса Центра, свернул на восток, бодро прошагал полквартала, на автомате следуя по привычному маршруту и вовсе не замечая, как шарахаются от него люди, как странно смотрят случайные прохожие, бросая аккуратные, встревоженные взгляды. Андрас бежал домой и думал только об одном, одно лишь слово вновь и вновь сияло в мыслях яркими буквами.

Кгеррецан.

Он хотел бы оставить ее в прошлом, но не мог. Карен Герц следовала за ним всегда и везде, как бы яростно не хотелось забыть. Порой она отступала куда-то на задний план, давала ему шанс и возможность действовать, жить, но потом возвращалась, напоминая о себе навязчивым образом или случайным словом. Или знакомым тембром голоса.

Кгеррецан.

Энди сохранил их разговоры. Он сделал это не специально, но радости не было предела, когда в облачном хранилище нашелся архив того самого мессенджера. Его трясло и лихорадило, когда он открывал папку с доброй тысячей аудиозаписей, а когда включилось первое сообщение, датированное прошлым десятилетием, мир расплылся мутными разводами.

Кгеррецан.

Андрас Ланге — наркоман. Алкоголизм его не так заботил, а вот наркотик, в какой превратилось мучительное прошлое, тревожил не на шутку.

— Я здесь, — он с трудом вставил ключ в замочную скважину. Так сильно дрожали руки. — Сейчас-сейчас, давай же.

Дверь распахнулась.

Последние несколько лет он провел, лелея тупую надежду, что в какой-то из серых дней внезапно объявятся самые дорогие. Энди мечтал увидеть их, хотя бы один последний раз перекинуться парой слов, он мечтал, что вот так откроет дверь своего временного жилища, и совершенно неожиданно встретит там кого-то близкого. Андрас желал увидеть отца и нежную улыбку постаревшей матери, хотел упасть в их объятья и разрыдаться, смыть весь тот ужас и все мучения холодным потоком слез. Он хотел еще хотя бы раз прикоснуться к Кгеррецан.