Габриэлла Зевин - Право на рождение [Дилогия]

Этот личный дневник начинается около двух лет назад. В основном она описывала прочитанное. Заядлой читательницей я не была и находила все это довольно скучным. Однако запись, сделанная больше года назад, за февраль 2083 года бросилась мне в глаза:

«Здоровье Г. ухудшается с каждым днем. Мистер К. попросил помочь ей умереть».

Несколькими неделями позже:

«Дело сделано. Г. отправила детей на свадьбу. Мистер К. отключил электроснабжение здания на час. Я ввела Г. наркотики, страдать она не будет & я держала ее за руку & мистер Киплинг за другую & наконец глаза ее сомкнулись & сердце остановилось. Покойся с миром, Галина».

Я запустила книгу через всю комнату, и когда она приземлилась, расслышала нежный плач страниц. Имоджен Гудфеллоу помогла бабушке совершить самоубийство! А мистер К. — это определенно мистер Киплинг.

Я бросила дневник в холщовую сумку и поспешила к дому мистера Киплинга. Небо весь день было угрожающе серым, но исполнило угрозу только вечером — пошел сильный дождь. Ни я, ни Дейзи Гоголь, настоявшая пойти со мной, зонтики не прихватили и промокли к тому времени, как добрались до квартиры мистера Киплинга в Саттон-Плэйс.

Я редко навещала его здесь. Большинство дел могло подождать до утра. Я попросила портье позвонить, но он узнал меня и махнул в сторону лифта. Дейзи Гоголь решила остаться в холле.

Дверь открыла Кейша, жена мистера Киплинга.

— Аня, — сказала она, протягивая ко мне руки. — Ты промокла насквозь и замерзнешь. Проходи. Я принесу полотенце.

Я вошла в прихожую, забрызгав их мраморный пол.

Кейша вернулась через минуту с полотенцем и мистером Киплингом.

Лицо мистера Киплинга выражало беспокойство.

— Аня, что такое? Что-то случилось?

Я сказала ему, что нам нужно поговорить наедине.

— Да, конечно, — согласился мистер Киплинг. Он проводил меня в свой домашний кабинет.

Одна стена полностью покрыта фотографиями. Преимущественно жены и дочери, но также попадались мои отец и мать, я, Нетти и Лео. Я заметила одну или две с Самоном Грином.

Я выложила дневник на деревянный стол.

— Что я вижу?

— Дневник Имоджен.

— Я и не знал, что она завела его.

Я сказала, что тоже не знала.

— Она говорит кое-что, — я помолчала, — кое-что о вас.

— Мы были друзьями, — ответил мистер Киплинг. — Не понимаю, о чем ты говоришь, пока ты не объяснишь мне.

— Вы с Имоджен убили бабушку?

Мистер Киплинг тяжело вздохнул и подпер лысую голову руками.

— Ох, Анни. Галина хотела этого от нас. Она сильно страдала. Все время болела. Она сходила с ума.

— Как вы могли так поступить? Вы знаете, что загнали бабушку в гроб? Лео вляпался в борьбу с Микки на похоронах, затем стрелял в Юрия Баланчина, и его самого взорвали. А мне пришлось стрелять в Джекса. Отсидеть в Свободе. И все остальное. Весь этот ужас творится с бабушкиной смерти!

Мистер Киплинг покачал головой.

— Ты умная девочка, Аня. Я думал, ты понимаешь, что это началось задолго до ее смерти.

— А что я должна понимать? Я ничего не понимаю! Я весь этот год блуждаю впотьмах. Это вы наставили меня на этот путь. — Лицо мое покраснело, а в горле запершило. — Вы предали меня. Бабушка и Имоджен, вероятно, в Аду! И вы отправитесь туда же!

— Не говори так. Я никогда не предавал тебя, — настаивал мистер Киплинг. — Правда в том, что я работал на Галину так же, как работаю на тебя. Как я мог ей отказать?

— Вы должны были подойти ко мне.

— Твоя бабушка хотела защитить тебя, а не вовлекать.

— Она не была в добром здравии. Не знала, чего хотела. Вы так сами сказали. В любом случае, вы не имели права.

— Анни, я люблю твою семью. Любил твоего отца. Любил Галину. Люблю тебя. Ты должна знать, я сделал все возможное. То, что считал правильным. — Он обошел стол и положил руку на мое плечо, но я ее стряхнула.

— Я должны вас уволить, — прошептала я. Голос мой охрип, я была на грани его потери. Целый день кричала на людей.

— Дай мне отсрочку. Лишь в этот раз, — умолял мистер Киплинг. — Я люблю тебя, Анни. Люблю как собственную плоть и кровь. Наверное, есть юристы лучше меня. Но твое дело для меня не просто дело. Твой отец был лучшим человеком, которого я знал, и я обещал ему заботиться о вас. Ты это знаешь. Если я снова предам тебя, пусть даже случайно, ты немедленно уволишь меня. Господь мне свидетель, я сам уволюсь.

Я подняла взгляд на мистера Киплинга. Он умоляюще протягивал ко мне руки. Я подвинулась ближе и позволила обнять себя. По ряду причин я не смогла заставить себя упомянуть о Саймоне Грине.

Не считая похорон, в церкви я не была с сочельника. Сперва у меня были веские причины для прогула — бега, Свобода, домашний арест — но даже став свободной, я обнаруживаю, что не хочу возвращаться туда. Наверное, заявить, что я потеряла веру слишком громко, но другого способа описать это я придумать не могу. Я долго была набожной, и к чему это привело? Лео умер, мудрость веры — тоже, а меня укачивало в грузовом суденышке в середине Атлантики.

(Итак, почему же я отправилась в церковь этим воскресеньем? Надеялась воспламенить тлеющие угольки моей веры? Вовсе нет, читатели.) Причина моего похода в церковь была решительно не связана с Господом. Я надеялась застигнуть Софию Биттер. Решила, что Чарльз Делакруа, враг мой, прав. Лучший способ решить вопрос об участии Софии — это задать его напрямую. Даже если она солжет, ложь эта расскажет мне многое. К тому же она не попытается убить меня среди церкви.

Нетти велела мне разбудить ее, чтобы пойти в церковь вместе, но мне там никто не был нужен. Я с утра пораньше прогулялась до церкви святого Патрика, не дожидаясь автобуса.

Я не распыляла внимание на службу, а разглядывала с балкона Софию Биттер. Она сидела в середине и на ней была надета красная шляпка с орнаментом-пауком. Микки на ее ряду не было.

Когда месса закончилась, я сбежала вниз, в галерею, поговорить с Софией Биттер.

— София, — позвала я.

Она неторопливо развернулась, словно танцевала вальс. С высоты своего роста я разглядела, что на шляпке был не паук, а два малиновых бантика друг над другом.

— Аня, — поприветствовала она. — Как я рада тебя видеть. Извини меня. Я собиралась сходить на исповедь. — София приблизилась ко мне и расцеловала в обе щеки. Губами теплыми и липкими от бальзама. Я спросила ее, куда делся Микки, и она ответила, что после смерти Юрия он ходит в церковь своего отца, когда вообще не пропускает воскресные мессы.

— Ну, — сказала она, — я побегу занимать очередь на исповедь.

Я спросила ее, что же такое тяжелое гнетет ее душу.

София склонила голову набок и слегка улыбнулась. Она остановилась заглянуть мне в глаза, позаботившись сохранить дружелюбие и непроницаемость.