Александр Лонс - Музей богов

— Куда не посылал? — тупо спросил я. В этот момент голова была занята совсем иными вещами.

— Туда, — хихикнула колдунья. — В краткое эротическое путешествие по известному адресу. Что-то еще хочешь спросить?

— Вообще-то хочу.

— Да? Что именно? — насторожилась Арина.

— Ты же колдунья, угадай.

— Да чего тут угадывать. Как всегда. Будешь приставать, чтобы я тебя чему-нибудь научила. Зачем тебе это? Жить, ничего не умея, намного удобнее и проще… спокойнее. Поверь, я знаю, о чем говорю.

— Все правильно. Только мне нужно освоить парочку приемов, чтобы проще ладить с чужими людьми. Легче располагать к себе. Например, заинтересовать малознакомого собеседника, вызвать любопытство у девушки…

— Ладно, — вдруг с неожиданной легкостью согласилась Арина. В прежние подобные разы она категорически отвергала всякую возможность обучения меня. — Уговорил. Каждый раз, когда мы встречаемся, ты просишь об этом.

— Ну, не каждый, — возразил я.

— Это словами. А глазами — каждый. Я же вижу. А теперь за тебя еще и слово замолвили… У меня сейчас время есть до утра, поэтому могу на тебя потратить. Будешь должен. Согласен на такой расклад?

— Да, но погоди… а я буду тебе что-то должен? Что именно?

— Об этом потом поговорим, но ничего сверхъестественного и невозможного не потребую. Подставлять не стану, и в кабалу ко мне тоже не попадешь. Ты ж меня не первый год знаешь.

— В том-то и дело, что знаю. Я ко всем с такой просьбой пристаю. Ко всем, кто что-то необычное умеет. Мне для работы нужно.

— Хорошо, если для дела, то можно и научить. С чего начнем?

— Научи меня чему-нибудь эффектному. Ты же профессионал. Вернее, мастер.

— Ну, раз я «мастер», тогда достань еще вон ту книгу на второй сверху полке лежит, в крайней слева стопе. Верхняя. Ну, вон та, толстая, с золотым тиснением. Ага, эта самая, да. Аккуратнее, только… Давай ее сюда. Вот, смотри и запоминай…

У входа в библиотеку висела красочная афиша. Поверх цветной фотографии Колизея значилось:

Библиотека им. А.П. Чехова приглашает на традиционные концерты по воскресным дням! В ближайшее воскресенье в 15:00 в гостях студенты инструментальных классов с программой: "Россия — Италия: две души". В программе — русская и итальянская классическая музыка.

Вход свободный.

Ниже был прилеплен белый листок с объявлением об интересующей меня лекции: «Композиционный экзистенциализм: методология и особенности готического мифа в литературе постмодернизма». Еще ниже читалось мелкими буквами:

Известный искусствовед, историк культуры и живописи — Степан Алексеевич Лисков. Доктор искусствоведения, заслуженный деятель искусств, профессор.

«Надо же, — думал я, — такой молодой, а уже целый профессор!» Я почему-то полагал, что Степану лет тридцать. Только вот не спрашивайте меня, что означает название лекции, — помочь не смогу… ничего в этом не понимаю. Искусствоведов я обычно сторонился и побаивался. Почему-то представлял их себе людьми не вполне нормальными и к непринужденной беседе не приспособленными. В затейливой одежде, с причудливо накрученными шелковыми шейными платками под подбородками вместо обычных галстуков, в остроносой и неудобной обуви. Вероятно, с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Говорить они, в моем понимании, должны вычурно и старомодно, причем мужики — бабьими голосами, а женщины наоборот — басовитыми, хриплыми и прокуренными. А вообще, по моемý скромному мнению, искусствовед — профессия не мужская, а сугубо женская.

Доктор искусствоведения, заслуженный деятель искусств, профессор Степан Лисков устоявшиеся у меня стереотипы ломал. Причем — безжалостно. Во-первых, хранитель Эрмитажа был похож не на искусствоведа в моем представлении, а скорее на туриста-профессионала, приглашенного свидетелем на свадьбу внезапно разбогатевшего друга. Брат моей знакомой имел вид крепкого, хорошо пожившего мужика, часто бывающего на свежем воздухе под открытым солнцем. Во-вторых, он оказался не тридцатилетним, как мне поначалу представлялось, а лет на десять — пятнадцать старше. На вид — лет сорок — сорок пять или около того. Спокойное стереотипное лицо. Тяжеловатый невыразительный взгляд. Декоративная небритость. Костюм — темно-серая классическая двойка, без каких-либо особенностей и изысков. Галстук отсутствовал, верхняя пуговица бежевой рубашки была расстегнута, чтобы не давить на толстую шею.

То оказался далеко не первый случай в моей практике — ловить нужного человека сразу после публичного выступления. Иногда прием срабатывал, иногда — нет, но, как устоявшийся консерватор, я предпочитал идти проверенными путями.

К началу лекции успеть не удалось. Это у меня тоже входит в привычку. Стараясь не шуметь, прошел к свободному месту и поудобнее устроился в кресле. Потом включил свой диктофон и приготовился получать удовольствие. Сам искусствовед вдохновенным голосом искушенного проповедника о чем-то повествовал перед небольшой аудиторией слушателей:

— …феномен психической мутации изящно используется глубоким маньеризмом готичного образа, — вдохновенно говорил искусствовед, — при этом драматизм пафоса, как бы это ни казалось парадоксальным, вызывает незначительный крен в сторону модернизма, а типическое проявляет композиционный экзистенциализм. Недаром такое направление характеризуется разрывом с предшествующим историческим опытом художественного творчества. Например, идея самоценности искусства, так или иначе, многопланово просветляет конструктивный символический метафоризм самой идеи…

Зал был небольшой, но вместительный, мест на сто. Тем не менее, большинство сидений пустовало, и только кое-где торчали головы каких-то девушек. Сначала я еще силился вникнуть в значение и суть звучащей лекции, но ничего хорошего не получалось. Понять, о чем тут вообще идет речь, почему-то не удавалось. Тема ускользала от меня. Чем дольше я вслушивался, тем сильнее росло раздражающее ощущение неясного, гнетущего уныния.

— …совокупность знаний и сведений, — продолжал профессор, — на первый взгляд недоступных непосвященным, рационально использует элитарный социально-психологический фактор, при этом эзотерическое начало инициирует конструктивный синтез искусств. Пластичность и мягкость образа всегда использует принцип комплекса композиционного драматизма, и это своего рода правило. Исключения единичны. Коллективное бессознательное относительно, а переживание и его претворение, на первый взгляд, иллюстрирует канон таким образом, что все перечисленные признаки архетипа и мифа подтверждают это обстоятельство. Действие механизма мифотворчества сродни механизмам художественно-продуктивного мышления. Так говорит теория. Причем теория вчувствования просветляет самодостаточный художественный идеал, а синтез искусств дает невротическо-онтогенетический комплекс агрессивности в художественной типологии…