Сергей Алексеев - Карагач. Книга первая. Очаровательная блудница

– А как же полковник? – спросил Рассохин. – Странный звонок по поводу имущества?

– Он дееспособный гражданин, – начал было опер, но Кошкин перебил:

– Все надо проверять! Почему лодка прострелена? Кто Скуратенко на жердь поставил? И мошенничество не исключено. Кстати, отсутствие паспортов – формальная причина для задержания до выяснения личности.

– Ну, задержишь, и что? Представляешь – сорок баб? И все с гонором. Тут столько визгу будет! Цыганский табор, рота ОМОНа не справится… Ты как хочешь, а я пас.

– Сорок бывших проституток – это серьезно…

– Кстати, Скуратенко писать заяву отказался, – напомнил Рябыш. – Что еще раз доказывает – у него рыло в пуху. Попытка изнасилования – тяжкое преступление…

– И красавица эта вряд ли напишет, – заметил следователь. – Но мы должны реагировать… Кстати, Гохман, Карагач – это твоя земля?

– Формально моя, – откликнулся тот. – Только на чем обслуживать? Пешком?

– Да, люди живут, бесплатно работают, семей нет, а детей рожают, – продолжал Кошкин. – Явное многоженство, и как будто государства не существует, сами по себе. Ребятишки у них хоть зарегистрированы в ЗАГСе?

– Откуда? – терял надежду на успех опер. – Самосев… Ну, выпишешь ты родителям предписание, и что? И еще их сыскать надо, этих родителей. Там коммуна… В общем, дохлое это дело, господа присяжные. Считаю, надо с полковником этим потолковать и сваливать. Ну, кто желающий на Гнилую Прорву? В гости к отроковицам?

– Поеду я, – заявил Рассохин. – Тем более Матерая приглашала. И потом, мне легче говорить с Галицыным.

Следователь поморщился.

– Не думаю. Менты хорошо разговаривают с прокуратурой. Полковник же московский, тоже с гонором…

– Напугаете женщин…

Рябыш натуженно рассмеялся.

– Этих не напугаешь! Там треть – проститутки на пенсии, еще треть – бывшие наркоманки… Информация к нам доходит.

– А еще треть?

– Чокнутые, повернутые… В общем, сброд.

– Все-таки ехать должен я, – надавил Стас. – Можно вдвоем, но с нейтральным человеком. Например, с журналисткой, раз уж взяли на корабль…

– Это разумно, – одобрил Кошкин. – Однако двоих отправлять опасно. Может, они вас заманивают? Поедут еще Рябыш и Гохман. Неподалеку от Гнилой ссадите, пусть топают берегом.

Рассохин отрицательно помотал головой:

– Берегом они не пройдут. А потом, на Карагаче всюду глаза и уши. Отъехать не успеем, скажут: Рассохин везет ОМОН, карателей. И уведут нашего полковника в какой-нибудь тайный схорон, и ищи-свищи.

– Я могу спрятаться, – предложил участковый. – В носовом отсеке. А что? Хода часов семь, всяко пролежу. Заодно и высплюсь.

Опер со следователем переглянулись: замысел понравился, возможно, еще и потому, что у них в лодке лежали наплавные сети – ловушки для нельмы, пустая бочка и соль, а здесь, в местах глухих и необловленных, куда давно не ступала нога рыбнадзора и браконьеров, можно рыбачить в свое удовольствие.

– Поеду вдвоем с журналисткой, – заявил Рассохин. – Засадный полк мне не нужен.

– Я бы с такой попутчицей тоже прокатился вдвоем, – шутливо позавидовал Рябыш.

– А если с журналисткой увяжется дед? – предположил Кошкин. – Хрен знает, какие у них отношения…

Опер ухмыльнулся:

– Профессора я возьму на себя. Он специалист по литературе, так пусть книжки читает и в оперативные дела не влазит, дедушка Крылов. Уху будет варить, Демьянову… Ладно, мы все-таки поднимемся до Репнинской Соры. Оттуда до Гнилой доскочить – час хода. И речка там есть, нельма на икромет заходит… Но если встретитесь с Галицыным и он не захочет возвращаться, расписку с него возьмите. Что находится в сорокинских владениях по доброй воле и претензий не имеет.

Дворецкий был легок на помине, шагая по-утиному, вразвалку, он приблизился к Рассохину и неожиданно сменил тон:

– Станислав Иванович… Позвольте вас отвлечь на четверть часа. Простите, господа… Для уединенного, так сказать, разговора.

Лиза осталась над бурлящей водой прижима – похоже, ей удалось сломить упрямство профессора. Рассохин молча пошел на дальний конец островка, мысом уходящего в залитую пойму, хотя вести здесь тайные переговоры, пожалуй, было невозможно: даже шепот слышно во всех уголках пятачка, вода отражает звук.

Дворецкий поозирался назад – головы сотрудников торчали над деревянным хламом, – и заговорил полушепотом:

– Извините, Станислав Иванович, я погорячился относительно вас и ваших способностей. Подверг сомнению опыт… Как технический исполнитель проекта вы просто на высоте! Нашли деньги, организовали экспедицию, привлекли людей и даже получили… хоть и не установленной формы, но разрешение… Я хотел бы предложить вам, так сказать, консенсус и себя в качестве научного руководителя экспедиции. Если возможно… Я был бы вам весьма полезен!

– Это вам спутница подсказала? – напрямую спросил Рассохин.

– Да, Елизавета Максимовна. Скажу вам, женская рассудительность и интуиция иногда бывают приемлемыми и продуктивными. Признаюсь честно, она мне очень нравится. И как женщина тоже.

По природе он был типичный подкаблучник, о чем Лиза знала и умело использовала в своих целях.

– В чем суть консенсуса? Например, я вам уступаю и приглашаю к сотрудничеству. А вы что в свою очередь?

– Я не стану протестовать против раскопок!

– Этого слишком мало, профессор.

– Если это возможно, то научное руководство! – Его было слышно, пожалуй, уже на другом берегу. – Я обладаю ценнейшей информацией. Четверть века собирал ее по крупицам, выуживал из контекста архивных документов. У меня есть оригинальная разработанная концепция относительно… скажем так – некоторых аспектов существования мировых и древнерусских литературно-исторических памятников.

Он явно мудрил и под нагромождением слов скрывал что-то.

– То есть вы готовы поделиться аспектами?

– В определенной степени – да!

– Почему вашу концепцию не признают в Академии наук?

– А они там не признают ничего нового! Самая закостенелая организация в науке – многоуважаемая академия! Она сейчас самый мощный тормоз развития. – Профессор перешел на шепот. – Подозреваю, это творится с умыслом. Да! И чувствуются политические мотивы, но далеко не научные! Особенно в области исторического наследия.

После общения с блаженной Рассохин относился ко всяким суждением стоически.

– Ну что же, делитесь, – позволил он.

Дворецкий заволновался, не зная с чего начать, – эмоции перед глобальностью проблем, перед тайной владения редчайшей информацией перехлестывали через край.

– Станислав Иванович! В двух словах всего не передать… Это годы и годы работы! Особенно в голодную пору начала девяностых! Мы с женой торговали на рынке, да… Но я отвлекаюсь. С вами можно говорить в открытую. Вы понимаете проблему, иначе бы не пустились в столь опасное путешествие по диким местам…