Сергей Алексеев - Карагач. Книга вторая. Запах цветущего кедра

Через два года он забыл о Дусе Сысоевой, да и о заманчивом архиве своего прадеда почти не вспоминал. Но однажды на территорию лесопилки сквозь бдительную вооружённую охрану и охранные барьеры прорвался затянутый в кожу байкер на чёрном мотоцикле. На большой скорости он опасно покружил между цехов, перепрыгивая технологические линии, въехал на штабель леса и там остановился. Сбежалась вся стража, пожарная команда раскатала рукава, вызвали полицию, однако террорист не спешил поджигать лесопилку, стоял и молча наблюдал за суетой. На своей коляске прикатил даже отец, махая руками и что-то мыча при этом. Гарий поднялся на штабель, чтобы начать переговоры. И тут байкер сорвал с головы шлем, из-под которого вывалился шлейф густых каштановых волос.

— Я вернулась.

Пленницу Дусю он не узнал, ибо в памяти остался невзрачный, стриженый и голенастый подросток; теперь же перед ним стояла знойная красавица, и только прищуренный, хищный взор был знакомым и неизменным.

Гарий, совсем как его отец после инсульта, вначале потерял дар речи. Эта девица полностью лишила его самообладания, и в таком сумеречном состоянии он совершал глупости: куда-то шёл, бежал, ехал, всякий раз приходя в себя где-нибудь далеко от дома, запустил все текущие дела, забросил лесопилку, в его сознании ничего, кроме прекрасного и одновременно зловещего образа Дуси не было.

С Гарием приключилась любовная болезнь, напущенная этой ведьмой, иначе было не назвать то состояние, что охватило его с первой минуты. И это наваждение, единожды отравив сознание, навсегда поразило воображение чумным, одержимым беспокойством, которое было хуже, чем сразивший отца инсульт.

Примерно через неделю он совладал с собой, отошёл от помрачения, занялся работой, однако подспудно дымящаяся в нём хворь уже не отпускала. На несколько месяцев Гарий даже о России забыл, о Стовесте почти не вспоминал, погрузившись в мир сердечных и телесных переживаний. Где обитала эти два года и каким образом из нелепого подростка превратилась в манящую женщину, Дуся не говорила. Она сама поселилась на втором этаже дома и с первых же дней почувствовала себя хозяйкой. Он же исполнял любой её каприз, поначалу заваливал дорогими подарками, а бывшая пленница откровенно дразнила его, щеголяя по дому в «белых одеждах» и не позволяя даже прикоснуться к себе. Клятвенных слов любви, тем паче предложений пойти за него замуж слушать не желала, подарков не принимала, и Гарий впадал в уныние от своих страданий. Завоевать сердце «пленницы» возможно было, лишь возглавив общину голышей, о чём Дуся ему и заявила. А путь в вожди был теперь заказан на вечные времена!

И всё же он собирался поехать к голышам, там пасть на колени перед общиной и просить прощения, однако строптивая девица запретила и вдруг стала расспрашивать о родственниках, в том числе про прадеда, Алфея Сорокина, и его сибирские похождения на реке Карагач. Ему тогда и в голову не пришло узнать, откуда ей известны столь щепетильные и тайные подробности жизни жандармского ротмистра. Он и рассказал о своей полузабытой мечте — поехать в Россию, где у сибирских староверов хранится заветная книга Стовест. И увидев, что недоступная отроковица каждый день зазывает его в свои покои и слушает с интересом, очарованный, влюблённый Гарий однажды потерял всякую родовую бдительность и передал ей весь архив прадеда.

С этого всё и началось. Дуся изначально была склонна не только к разбою и терроризму; изучив архивы прадеда, она настолько увлеклась, что заставила Сорокина готовиться к поездке в Россию. Но в это время у отца случился второй инсульт, после которого он оказался прикованным к постели, и Гарию было невероятно стыдно признаваться себе, что он только и ждёт смерти отца, дабы продать лесопилку, дом и, пока капризная Дуся не передумала, уехать в Сибирь.

Родитель протянул ещё три месяца, но после его кончины толпой пошли заимодавцы, и выяснилось, что долгов он оставил больше, чем стоимость всего предприятия. Тут ещё голыши разыскали беглую соплеменницу и пришли с угрозой, что спалят лесопилку, если он не вернёт им выкуп, коль забрал себе Дусю. Спасением от шантажа могла бы стать женитьба, но девушка по-прежнему придерживалась обычаев голышей, не признавала официальных браков, да и в восемнадцать лет замуж выходить не собиралась.

Избавление от голышей пришло с неожиданной стороны. В самый критический час явился человек и сообщил, что в России его по-прежнему ждут и что от него требуется всего лишь желание продолжить дело своего прадеда Алфея. Всё остальное: расходы на дорогу, обустройство базы на Карагаче и финансирование поисков Книги Ветхих Царей — государство берёт на себя. В том числе и канадские долги по кредитам!

И в доказательство серьёзности намерений выдал российские паспорта и билеты на самолёт в один конец с определённой датой.

Луч светил несколько минут, словно давая возможность убедиться, что на затопленном острове нет живых людей, а лишь следы их пребывания на деревьях. В черёмуховом кусте между отростков было натянуто одеяло в виде гамака, на берёзах белые тряпки напоминали флаги капитуляции.

Рассохин отпустил амазонку, когда она перестала рваться, высвобождаясь из спальника, и почти затихла. Только дышала ещё со всхлипами, опять наплакавшись без слёз. И всё равно запаковал обратно в мешок, намотал цепь на талию и завязал несколько узлов — по сути, приковал.

— Не смей, — предупредил он и, запустив двигатель, выгнал лодку на чистое.

— Сон видела... — просипела она.

— Замолчи! — оборвал Стас. — Не каркай... Они могли переплыть на другой остров! Забраться на другие деревья!

Он говорил и сам не верил, ибо поблизости не было ни островов, ни подходящих деревьев. Единственным местом, где ещё можно хоть как-то зацепиться, была небольшая сора, темнеющая вдали. Лесной мусор стаскивало течением и набивало в плотный, угнетённый ивняк серой, невысокой полоской. Если там были деревья и брёвна, то продержаться на них ещё можно какое-то время, но не согреться, не обсушиться. И будь ты хоть трижды морж — сутки без огня, в мокрой одежде и на ледяном ветру не выдержать. А шли уже вторые.

Он повернул лодку к этой соре и вдруг сообразил, что если женщины потонули, то тела непременно прибьёт в этот же мусор, а показывать их сейчас амазонке смертельно.

Не доезжая до серой полосы, Рассохин круто повернул вдоль неё, вглядываясь в нагромождение мелкого хвороста, и ему показалось, что мелькнуло что-то зелёное, армейского защитного цвета. С первого раза он подъезжать не стал, заложил круг, описывая берёзовый островок с белыми тряпками.

— У вас палатки были? — спросил он, сбросив газ. — Спальные мешки?