Роберт Беннетт - Город лестниц

Шара тогда вспомнила слова Воханнеса: «Мало того что циничная, так еще и скучная до зевоты картина мира…»

– Ты поняла меня? – снова спросила Винья.

– Поняла, – ответила Шара.

– Я знаю, ты любишь родину, – сказала Винья. – Я знаю, что ты любишь нашу страну, как любила родителей. Что ты хочешь почтить их память, а также память всех сайпурцев, отдавших жизнь за свободу нашей Родины. Но ты будешь служить Сайпуру не на виду, а в тени, и когда-нибудь Сайпур попросит тебя предать его ценности ради его безопасности.

– И тогда…

– Тогда что?

– Тогда, когда я все сделаю… смогу я вернуться домой?

Винья улыбнулась:

– Конечно! Конечно, сможешь! Уверена, ты всего на несколько месяцев уезжаешь! Очень скоро мы снова увидимся. А теперь поешь и отдохни. Твой корабль отходит утром. Ах, как же здорово: моя племянница – в одном строю со мной!

И как же она улыбалась, когда это говорила…

Утром, да. И было это почти шестнадцать лет тому назад…

За эти шестнадцать лет Шара выполнила столько заданий, проделала столько работы, что никакому оперативнику в мире – не то что на Континенте – с ней не сравниться. И хотя некогда Шара Комайд так и пылала патриотическим рвением, но постепенно бесконечные смерти и предательства вытравили из нее энтузиазм, и с тех пор страстное желание утвердить власть Сайпура постепенно сменилось желанием просто защитить его, а затем и оно ссохлось до тоски по родине – ей так хотелось снова побывать там, а потом уж и умирать можно… Впрочем, она, чем дальше, тем больше уверяется, что и этому желанию не суждено сбыться.

«Тренировки, идейная подготовка, рвение, вера… – размышляет она, потягивая чай в переулке. – И все это свелось к такой малости. Наверное, так себя чувствует человек, разуверившийся в своем боге…»

А кроме того, она начала задаваться вопросом: ее не пускают на родину – а почему? Из-за этого политического скандала с Национальной партией? Да полноте, о нем наверняка уже и думать забыли… Тогда почему ее держат в отдалении? Ах, если б до высылки из Сайпура у нее хватило ума обзавестись знакомствами в парламенте… (С другой стороны, ее опыт общения с Божественным чрезвычайно опасен, этого не отнимешь: она сейчас сама как ходячий Запретный Склад. Так что да, не зря родина ее отвергает…)

– Посол Тивани?

Она оборачивается. На углу стоит Питри, тут же припаркована машина. Шара, наверное, так сильно задумалась, что не заметила, как он подъехал.

– Питри? Что вы тут делаете? А как же финансовые отчеты Уиклова, почему вы не в посольстве?

– У меня вести от Сигруда, – говорит он. – Госпожа Торская покинула квартиру. Ее оттуда увели Уиклов и еще какой-то человек. Сигруд дал мне адрес. Только адрес.

Шарины штучки звонко цокают и брякают, валясь в мешок. Быстрее, быстрее! Она бежит в конец переулка, поднимает серебряную монетку, потом прыгает на заднее сиденье машины.

Они проезжают с четверть мили, прежде чем она понимает: монетка как-то потеряла в блеске. Она поднимает грошик к свету.

И удивленно ахает. А потом улыбается.

Монетка больше не серебряная – она трансмутировала. В свинец.

Шара и Питри едут по той части Мирграда, что наиболее пострадала от Мига: за окном проплывают причудливо обрезанные и перекореженные здания и неестественно сужающиеся улицы. Вот они проезжают мимо прачечной, та тянется, изгибается и к следующему перекрестку перерождается в банк. А вот хлипкие здания с непривычно огромными и кривыми входными дверями – такие явно не для людей… Наверняка они просто вдруг взяли и возникли в одночасье…

– Что-нибудь на Уиклова нашли? – спрашивает она.

– Есть немного, – кивает Питри. – Вы были правы насчет ткацких фабрик. Ему совершенно точно принадлежат аж три штуки в восточном Мирграде. А еще мы заметили: примерно в то же время, как Уиклов начал скупать ткацкие фабрики, он стал импортировать материалы, причем из Сайпура – с ним работает некая «Корпорация Видаши».

– Видаши, Видаши… – что-то такое знакомое… – Подожди… Они же очисткой руды занимаются?

– Ага, – подтверждает Питри. Машина закладывает широкий вираж – они поворачивают. – Похоже, Уиклов покупал у них крохотные партии стали. Каждый месяц, прям как часы. Причем странные цифры в накладных, каждый раз разные: то тысяча пятьсот фунтов, то тысяча девятьсот фунтов… Мы не очень по…

Шара вскидывается на сиденье:

– Это все из-за ограничений по весу.

– Что?

– Ограничения по весу – вот что! Министерство иностранных дел проверяет всех, кто приобретает большие партии товаров! Нефти, дерева, камня, металла… Мы хотим знать, кому продаем товар, особенно если они покупают много… А для стали проверке подлежат партии, превышающие…

– Две тысячи фунтов, – ахает Питри. – И так он ни разу не привлек внимания Министерства!

Тот мальчишка в тюремной камере на допросе бормотал в наркотическом бреду что-то про «металл», который они хотели получить от Воханнеса… И тогда это вдвойне странно: зачем пытаться похитить Вотрова, если сталь уже поступает к ним по совершенно законным каналам?

И тут до нее доходит: а что, если она их просто-напросто спугнула? Она же хотела разворошить гнездо шершней – и вот нате, пожалуйста… Им не хватило купленной стали. Панъюя убили, в город прибыл оперативник, и они занервничали и пошли ва-банк.

Она смотрит в окно, в голове лихорадочно бегут мысли: что же они строят, а? Зачем им так много стали?

И она все думает и думает, и тут над крышами возникает высоченная черная башня – десятиэтажная эбонитовая громадина рассекает серое ночное небо.

Сердце Шары сжимается.

Только не это. Только не туда. Неужели они потащили Торскую туда…

Она еще там не была. И даже странно, что оно еще существует, это проклятое место.

Надо же, кадж столько всего разрушил и стер с лица земли, а это… это осталось стоять.

Питри паркуется в переулке. Между древних створок ворочается тьма, из теней выныривает Сигруд и идет к ней через улицу.

– Только не говори мне, что они пошли туда, – стонет Шара, выбираясь из авто.

– Куда – туда? – удивляется Сигруд.

– В колокольню.

Сигруд насмешливо фыркает:

– А что тут такого?

Шара вздыхает и поправляет очки:

– Показывай.

В кварталах, пострадавших от Мига, по ночам царит непроницаемая тьма: никто не смог провести сюда газ – под землей там тоже не пойми что творится. Одна строительная компания предприняла храбрую попытку проложить трубу – и что же, они наткнулись на лист железа толщиной в три фута, шириной в сорок и длиной – как они прикинули – не меньше четверти мили. Он просто лежал, зарытый в суглинок под улицами. Никто не смог объяснить, как он туда попал и что там делает: в конце концов, все списали – как это всегда и бывало – на необъяснимые и непреднамеренные последствия Мига. И хотя с листом железа вполне можно было разобраться, компания расторгла контракт на проведение работ. Наверное, там прикинули, что еще можно откопать в братской могиле под улицами Мирграда, и решили, что лучше туда не соваться.