Олег Дивов - Великий Дракон

— Да, да! В европейской культуре мне известен лишь один такой пример. Нет, пожалуй, два. Кромвель и Наполеон. Но Кромвель не осмелился увенчать себя короной. А Наполеон не возглавлял восстание рабов и бедняков. И в обоих случаях у претендентов было образование и значительный военный опыт. А тут… Сельский староста, подумать только! Выиграл войну против правительственной армии! И стал императором, хотя в стране было полно аристократии. Да чего далеко ходить… Молодой император официально не монарх, а партийный лидер.

— Монарх тоже в каком-то смысле партийный лидер. Лидер партии аристократов.

— Да, я понимаю. Но пожизненность и наследуемость уничтожают идею выборности…

— А в Польше короля выбирали. А Эльдорадо можно смело счесть наследником Римской империи — там император был тем же диктатором и к власти приходил силой. Или почти силой.

— То есть вы полагаете, что китайская система управления — не архаична?

— Трудно сказать. Мне кажется, китайский подход чем-то родственен русскому. На Сибири установили монархию ради стабилизации политической власти. И ради укрепления преемственности. Чтобы с каждым новым премьером не менялось бы законодательство. У наследственной монархии есть свои преимущества. Она символизирует незыблемость устоев и в то же время обеспечивает поступательность движения. Кроме того, когда преемник заранее известен, есть время и на его подготовку, и на то, чтобы приспособиться к нему. Смена власти не вызывает глобальных потрясений, кризисов и шока.

— Мне кажется, наша система все-таки гибче и лучше реагирует на вызовы времени.

— Но с какими трудностями мы к ней пришли!

— Безусловно. Но ведь свободу надо отстаивать. Скажу вам откровенно: как сенатор, я ничего не имею против просвещенных монархий, особенно парламентских. С ними легко и удобно работать. Взять ту же Сибирь — очень договороспособные, очень… Но чисто по-человечески монархии мне не нравятся, я считаю этот путь тупиковым. Там в принципе выключен социальный лифт на верхних этажах. Нельзя лишать рядового гражданина легитимной возможности занять вершину власти. Это рубит амбиции и стимулы для личностного роста. К чему стремиться простому человеку?

— Ну, у них отсутствует возможность, а у нас отсутствует вершина. Разве у нас получится стать единоличным правителем? И к чему стремиться простому, но амбициозному человеку? Вот хоть на меня посмотрите…

Кимберли засмеялась.

Она курировала в Сенате правозащитную деятельность, и мы с ней уже пересекались, когда утверждали омбундсмена на Сонно. Я была в несколько растрепанных чувствах и нажаловалась, до чего же достало, что от моей подписи зависят судьбы миллионов человек. Опытная политиканша сначала не особо мне поверила, а потом вдруг прониклась и сказала: а теперь, княгиня, представьте, как у меня дрожат коленки, когда мы проводим через Сенат проекты, отдача от которых будет ясна только через полвека, а на кону судьбы миллиардов. И профессиональный цинизм правозащитника, который постепенно вырабатывается, когда много раз приходилось выбирать между ужасным и плохим — не помогает…

Анна скучала и деликатно, как ей казалось, позевывала.

— Август, а что вы скажете о предмете нашего спора? — спросила Кимберли. — Каково будет компетентное мнение практикующего герцога?

Он не успел даже рот раскрыть — Анна возмутилась:

— Послушайте, вы только о политике говорить можете?

Кимберли Тако онемела от шока. Несколько секунд она еще ждала, что Август осадит свою обнаглевшую невесту, но «практикующий герцог» не спешил сгладить неловкость. Остаток пути мы с сенатором проделали в гробовом молчании, слушая веселый и бессмысленный щебет Анны, обращенный исключительно к Августу.

Нас подвели к беседке — внушительных размеров павильону, где могло бы разместиться человек двести, столько же прислуги, оркестр и еще осталось бы место хоть для танцев, хоть для занятий у-шу всей толпой. Гостей, однако, было немного — человек тридцать мужчин и женщин, все примерно ровесники императора.

Меня усадили рядом с ним.

— Я чувствую, что сегодняшний день принес что-то важное нам обоим, — сказал император. — Я бы хотел, чтобы ты тоже его запомнила.

И надел мне на руку браслет. Шикарный жемчужный браслет.

Ну ладно, подумала я, самое время включить дурочку и сделать вид, что не понимаю намеков. Никаких. Если ему чего-то надо, пусть говорит ясно и недвусмысленно.

Но император ничего не сказал.

— Делла, я чувствую, ты опасаешься меня.

Мы сидели на берегу водопада. Разноцветные, тщательно подсвеченные струйки воды сплетались в причудливые косы, падавшие в идеально круглый бассейн метрах на двадцать ниже нас. Император устроился на самом краю, его голова была на уровне моих колен.

— Я не знаю, чего от тебя ждать.

Он засмеялся. Мне послышалось, или смех был горький?

— Ничего, кроме праздника. Когда погибла моя мать, я дал обет, что никогда не допущу ситуации, в которой две женщины поспорили бы за мое внимание. Мои наследники не станут соперничать, потому что все родятся от одной матери. Для императора доступна любая женщина империи, и женщины мечтают об этой чести. Но фавориток и наложниц у меня не будет. В свой срок я женюсь, и моей жене не придется делить меня с другой женщиной. Я ждал этого дня много лет. Он наступит скоро.

Я молчала.

— Мы, китайцы, почитаем родителей. Обычно о браке сговариваются родители, дети лишь принимают их волю. Но любовь нам тоже известна. Бывает, что молодые люди, полюбившие друг друга, многие годы ждут и добиваются, чтобы родители смягчились и разрешили им пожениться. Я познал только трех женщин за всю свою жизнь. Третью я полюбил. Отец не желал нашего счастья. Он благословил нас лишь перед самой смертью, когда ненадолго очнулся.

Какое совпадение, подумала я. У меня ведь тоже было только трое мужчин. И последний стал моим проклятьем на много лет…

— Все эти годы я ждал и хранил верность. Никакая женщина не согревала мою постель. Я не хотел этого и не хочу сейчас. Я довольствовался теми крохами тепла, какие удавалось урвать во время коротких встреч с моей невестой. Встреч украдкой, тайных, опасных. Скоро я смогу открыть этот секрет.

С тихим шорохом сверху упал мотылек. Крупный, радужный, толстый. Упал на мое колено. Император, сидевший спиной, протянул руку, снял его, не коснувшись ткани на моей ноге, стряхнул на пышную розовую кисть, свисавшую над водой.

— Ты особенная. Я много слышал о тебе, знал, что ты красива и добра. Но когда я увидел тебя, то понял: я заковал себя в лед, а ты разбила этот панцирь. И тогда я понял, как одинок. Я хочу слышать твой голос и смех. Видеть твою улыбку. Разве это много? Когда ты рядом, я не чувствую боли и усталости.