Анна Велес - Отложенная казнь [litres]

Карл кивнул и чуть улыбнулся. Он этого не знал и всегда удивлялся, почему Мон уверен, что Леони ждет его там, за чертой, чтобы возродиться вместе. Оказывается, это имело смысл.

– Ладно. – Полицейский снова вернулся к теме. – Ты узнавал, как Энрик схватил Леони.

– Да, – брат тут же охотно принялся вспоминать. – Их видели на площади. Девочка куда-то спешила. Монахи тоже были там, но не обращали на нее внимания. Только Энрик ее заметил. Говорили, что он просто собирался ее задержать, но схватил Леони за руку, и… похоже, у него случился самый настоящий припадок. Люди видели, как он поднял ладонь, которой схватил девочку, и она была кроваво-красной.

– Типа ожога, что ли? – не понял Карл.

– Да, – обрадовался его сравнению брат. – Я потом видел это у него на казни. Похоже на ожог… Но в то же время и нет. Просто будто красной краской ладонь залита. Это не обман. Не знаю, что это может быть.

– Похоже, он реально отличает их по прикосновению, – подумав, сделал вывод Карл.

– Подожди… – Джако чуть нахмурился. – Этот жест… Он подошел тогда к отцу Мона и тоже ухватил его за руку, будто просящий. Ну, знаешь… именно сжать ладонь… Он и со мной это проделал! Карле! Он пытался это сделать и со мной!

– Когда? – Поток воспоминаний надо было бы как-то регламентировать, Карл начал путаться.

– Да все там же! – Брат немного рассердился. – Ты просил воспоминания о тех днях. Я уже упоминал, что он говорил со мной, когда они шли к эшафоту. И тогда он так же ухватил мою ладонь. Я еще удивлялся, что его так дернуло. Подержал мою руку, а потом брезгливо отбросил… С разочарованием. Мой огонь тогда еще совсем не горел.

– Прости, но и слава богу, – высказался Карл. – Он бы убил и тебя. Так, давай немного разберемся. Когда он поймал Леони?

– Где-то днем за день до казни, – коротко изложил его брат, вдруг став очень похожим на Ивана. – И ее сразу отвели в темницу. Я прибежал домой, сказал отцу. Он сразу понял, чем это закончится, и тут же отослал тебя. Весточка ее родным полетела.

– Когда пришли за ними? – задал полицейский следующий вопрос.

– Вечером, уже темнело, – послушно продолжал Джако. – Май и Мона уже не было.

– Где их всех держали? – Карл пытался просчитать все варианты. – Просто никто из нас не подумал, что проклятье родные Май могли навести на Энрика не прямо с эшафота, а чуть раньше.

– Не могли, – твердо возразил брат. – Их держали в ратуше. Но Энрик был в таверне до полуночи, его к ним не подпускали. Монахи устроились на постоялом дворе. Ратушу охраняли, как и площадь. Никто не мог подойти к пленникам.

– Ну да, – подумав, вынужден был признать Карл. – Навести чары можно и в отсутствие Энрика. Но не проклятье. Так?

– Все верно, – подтвердил Джако. – А на рассвете уже стали собирать народ на суд, сгонять всех на площадь. Отец Мона, Фарибер, – за ним тоже присматривали военные еще с вечера – с рассвета возводил эшафот. Никто из родных Мона и Май не подходили к Энрику. Пленников вывели часов в десять. Только когда показалась вся процессия, этот мелкий паскудник подбежал к монахам и шел с ними. Пленников вели сзади на расстоянии нескольких шагов. Никто из ведающих не разговаривал с ним, даже Фарибер.

– Так, – рассуждал Карл. – Тогда остаются все-таки лишь последние минуты их жизни. Сама казнь.

Джако тяжело вздохнул.

– Знаешь, – признался он, – даже потом, уже во Флоренции, мне еще снился тот день в кошмарах. Так не должно поступать с людьми, кем бы они ни были. И еще настолько… цинично. Один из монахов, наверное, он у них главный, молча указал на пленников. Военные привязали их к столбам. А потом инквизитор просто сказал, что эти люди обвиняются в колдовстве, их вина очевидна и они должны быть преданы очищающему пламени. Казнь произойдет незамедлительно по исполнении всех обрядов.

– А как реагировали люди на площади? – Карл, наверное, слишком пропитался духом этого времени, где они оказались сейчас. Он не мог и не хотел представлять, что такое вообще возможно: просто взять и предать страшной казни троих ни в чем не повинных людей. Да еще на глазах толпы, где все знают приговоренных.

– Люди боялись, – угрюмо ответил Джако. – Ты же понимаешь, сколько там было тех, кто связан и с семьей Май, и с семьей Мона? Таких же ведающих? Сколько еще могли оказаться на костре? И… знаешь, мне кажется, что в начале всего этого люди даже поверить не могли, что казнь реально состоится. А когда поняли… Им не дали уйти. Военные окружили площадь.

– Понятно. – Его младший брат сейчас очень хотел думать только как полицейский. Холодно и расчетливо, но… как и те люди на пощади шесть веков назад, не мог до конца поверить. – Ты сказал, что над ними проводили какие-то обряды. Что это было?

– Ну, – старший нервно пожал плечами, – сначала монахи буквально вытолкали вперед отца Энрика, нашего священника. Он был в жутком состоянии. Его будто во время лихорадки с кровати подняли. Он кое-как смог выговорить, что смертники отказались от последней исповеди. Очень быстро прочел какую-то молитву, осенил эшафот крестом и с трудом отошел. Вообще он был реально плох. Потом, когда уже зажгли костры, он сидел на земле и рыдал.

– Да уж. – Сейчас Карл того человека понимал. – Как у вполне приличного и доброго человека мог уродиться такой моральный урод? Ведь священник понимал, что это Энрик привел людей на костер.

– Хорошо понимал. – Тон брата становился все более угрюмым и грустным. – Следующей ночью священник покончил с собой прямо в своей церкви. Жалко мужика.

– Это да. – Тут было о чем грустить. – Но… давай быстро дальше про казнь. Слишком тяжело это. Даже нам с тобой.

– Да. – Джако постарался собраться. – После священника вперед вышел Фарибер. Он разложил хворост, проверил веревки, стягивающие руки жертв, разлил масло у каждого костра, а потом объявил последнюю трапезу.

– Вот! – оживился полицейский. – Мон как раз об этом говорил. Последняя трапеза. Кусок хлеба и вино. В питье добавлен яд. Никто из его родных не достался огню.

– На самом деле теперь, когда ты сказал, я могу подтвердить, что это так, – согласился Джако чуть бодрее. – Понимаешь… Они были так спокойны… Вернее, как я только сейчас догадался, уже мертвы. Фарибер сначала подошел к отцу Май, Пасьену. Я помню, Энрик еще тогда что-то пытался говорить главному монаху. Этот подлец вертелся у самого эшафота. Вроде бы он требовал, чтобы первой умерла Леони. Но Фарибер обратился к инквизитору, что не пристало родителям видеть смерть ребенка. Монах согласился. Пасьен вкусил хлеб, сделал глоток вина, и палач тут же поджег его костер. Люди на площади закричали, женщины стали плакать. Я тогда еще поразился, как спокойна Маделина. Теперь понятно: она знала, что муж уже мертв. И так же смело выпила отраву сама. Только, помню, улыбнулась дочери… ободряюще.