Айван Зорн - Гнев [litres]

– Останови!

Водитель – лысый, немолодой, давно ничему не удивлявшийся – вдавил тормоз в пол, и машина стала. Теперь и он заметил: в лесу что-то происходит.

В глубине меж деревьев там, где еще вчера были руины поместья, вовсю работали люди и техника. Усадьба преображалась чуть не на глазах: прямо сейчас на входе вешали на петли новые лаковые двери, тащили на деревянных лагах каменные колонны. В окнах меняли рамы, а через расчищенный ров перекинули новехонький добротный мост.

Как это возможно? Она проезжала здесь три дня назад, ничего подобного и близко не было. Долорес с трудом оторвалась от виденья и приказала:

– Иди спроси, чья стройка?

– Смотрите, мадам, – сказал водитель, степенно разводя руками, – ну чисто Эльсинор.

– Какой еще Эльсинор! Как тебе в голову такое взбрело? Эти развалины нескоро во что-то превратятся. Иди узнай, кто купил поместье.

Ее голос был ровным, но лицо горело румянцем.

Шофер надел фуражку и поспешил к мосту. Долорес отвернулась, достала молитвенник и начала читать. В следующий раз подняла голову от книги, когда дверь машины открылась, а водитель сел, снял фуражку и вытер пот платком.

– Что ты узнал? – спросила она.

– Это какой-то иностранец, мадам. То ли наследник, то ли археолог… тьфу, коллекционер.

– Ты узнал имя?

– Князь Рыльце.

– Что?

– Рыльце, мадам, как пятачок. Вы что-то сказали, мадам?

– Ничего, трогай. – Долорес откинулась на спинку сиденья.

Давно в Тароте не объявлялись старые наследники. Да еще и при деньгах, как Монте-Кристо. И прямо у нее под носом. Да что вообще происходит? Вся ее жизнь летит ко всем чертям.

С этими мыслями через через четверть часа она входила в ворота обители.

Монастырь, или, как его здесь звали, обитель, построили в ответ на немного невнятное знамение, Богоматерь явилась голландскому архитектору Ван дер Вельду, который жил в Тароте по приглашению клана Сентаво. Видение сказало, что монастырь следует возвести там, где утром он увидит круглое облако. Архитектор был дезориентирован. Несколько суток метался по Тароту и окрестностям, высматривая облака и размышляя над их формой, пока, наконец, не приехал к океану. Ветер был таким сильным, что архитектор с трудом прошел десяток метров. Облака меняли очертания будто с одной только целью – вывести его из себя. А он вдруг успокоился и сказал, что строить надо здесь. В определенном смысле это было инженерное безумие: строить на почве, которую подтачивали и ветер, и вода. Но еще в этом был вызов. И проект утвердили.

Зорн и Мэй ехали по берегу океана вдоль высокой монастырской стены. Было пасмурно, ветер здесь дул нещадно, даже голый колючий кустарник, приникавший к земле, взывал к состраданию. Волны припадочно бились о берег, вода, прокладывая свой путь по песку снова и снова, почти добегала до кромки травы у обочины трассы.

Монастырь скрывался за высокой оградой, внешне похожей на китайскую стену, но не настолько масштабную, вдоль которой они и ехали уже добрых полчаса. Мэй смотрела в окно, скрестив руки на груди, практически не двигаясь. За минуту до остановки она достала замшевые перчатки и медленно, аккуратно надела их.

– То есть ты полагаешь, что один брат назвался другим? – нарушил молчание Зорн.

– Я не полагаю – я знаю. Мне попались в архивах несколько подписей Тамерлана на документых. И все они – явное доказательство, что ответ на нашей записке написал не он. Почерк похож, но это не почерк Тамерлана. А все вокруг, включая родную мать, говорят, что в больнице – Тамерлан. Гай прячется, Зорн, и прячется от очень многих.

Они вышли из машины, и ветер набросился на них, хватая за края одежды, хлопая по карманам, порывисто дул в лицо, в грудь, как будто пытался избить непрошеных гостей.

Пошатываясь, цепляясь за низкие кривые деревья, почти стелившиеся по земле, они взобрались на насыпь к храму.

– Раньше, – прочитала вслух Мэй, достав путеводитель, – здесь была насыпь, на которую нужно было взбираться час-полтора. Теперь это главная политическая и экономическая проблема Тарота: почву под монастырем подтачивают вода и ветер. И монастырь в перспективе нескольких лет буквально рискует уйти под землю. – Какая ирония… – добавила Мэй от себя и продолжила читать: – Не так давно был анонсирован проект по полному переносу монастыря в Эльсинор. Но это требует огромных денег, которых в казне нет. Пройдет еще семь – десять лет до того, как монастырь начнет уходить под землю, пока что холм всего лишь медленно снижается.

Зорн поднял голову вверх. Тот, кто проектировал главные ворота, явно хотел произвести впечатление. Очень конкретное впечатление небесных врат, у которых мы все когда-то предстанем. Глядя на уходящие высоко в небо двери и физически ощущая присутствие бушующего океана за спиной, Зорн думал, что есть такие места, где даже очень счастливый человек непременно почувствует себя растерянным, беззащитным и ничтожным. Что уж говорить о тех, кто потерян и слаб…

Мэй настойчиво барабанила в дверь. Маленькое окошко с решеткой раскрылось, и в нем показалась лысая голова.

– Нам назначено, к г-же Сентаво, – сказала Мэй громко.

Дверь распахнулась В проеме стоял огромный мужчина с крупными грубыми чертами лица, напоминавшими о физическом труде в суровом климате. На нем были грязные джинсы и футболка с надписью God loves not you. Он равнодушно скользнул взглядом:

– Идите за мной. Не отставайте, не сходите с тропы.

Они ступили на узкую дорожку, скрытую с обеих сторон и сверху плотными зарослями дикого винограда, Зорн был высоким, почти такого же роста, как монах, но монах был шире в плечах – и его фигура закрывала узкий проем почти целиком.

И когда они вдруг вышли из-под арки на свет – перед ними раскинулся сад, границы которого терялись в поворотах разбегающихся тропинок. А над садом высоко-высоко шли своды стеклянного купола.

– Вот и он, хрустальный дворец, – кивнула Мэй.

Они двинулись по одной из дорожек, в густой сочной траве в россыпях мелких синих и белых цветов. Дальше – по каменному мостку через ручей (в темной воде сверкнула серебристая чешуя), под апельсиновыми и гранатовыми деревьями, на которых висели еще незрелые, но в изобилии, плоды. Миновали пару мраморных беседок, розарий только из белых роз, аллею туй, островок подсолнухов и уходящие вдаль ряды сиреневатой лаванды. Не хватало в этом раю лишь тосканского солнца.

До самого верха по краю стеклянного купола шли лестницы, образуя под мощной листвой деревьев и растений легкие террасы. В листве мелькали цветные птицы, бабочки. Все благоухало. А надо всем, сверху за стеклом, бушевал ветер. Хрупкий рай прямо под сводами вездесущего ада.