Оливия Штерн - Князь моих запретных снов [litres]

В трапезную… Какая трапезная, когда от одной мысли о еде начинает мутить? Да еще руки… ощущение грязи. Не то чтобы я боялась покойников, но все равно что-то, засевшее глубоко внутри, нашептывало: останки должны быть преданы земле и касаться их совершенно незачем.

– В уборную, – шепнула я, уже и не надеясь, что Альберт услышит.

Но он услышал, кивнул и, поддерживая под локоть, повел по коридору. Я совершенно не думала о том, куда мы шагаем. Мимо плыли старые стены, выложенные крупными камнями арочные проходы, мелькали какие-то лица… Наконец мы остановились перед тяжелой дверью, ведущей в нашу женскую уборную, и Альберт отпустил мой локоть.

– Ты как? Сама управишься?

Я кивнула. А перед глазами все стояло лицо Кодеуса Клайса, величественное, жутковатое и одновременно красивое, каким я его увидела, впервые попав в замок. Кто его так? За что?

– Ну иди, что ли. – Альберт нерешительно топтался на месте и явно что-то замышлял. – Тебя подождать или сама до комнаты дойдешь? Я бы советовал все-таки перекусить, или… Стой! Я тебе принесу завтрак, хорошо?

Я еще раз кивнула. Да, наверное, позавтракать будет правильно, надеюсь, меня не вывернет.

В уборной было тихо и пусто. Я склонилась над рукомойником, широким, мраморным и скользким, словно внутренности ракушки, когда оттуда выковыриваешь улитку. Открыла воду. Пузыристая струя зашелестела, скатываясь по мрамору в слив, а я… тяжело дыша, уперлась руками в края рукомойника и так застыла. В пальцах все еще жило ощущение холода, чувство, как будто человеческая плоть сделалась твердой, словно камень… Поплескала в лицо холодной водой, посмотрела на себя в зеркало. Глаза покраснели и болели. Всклокоченные волосы. Да, великие духи, кому какая разница?

И вот ведь странно. Сколько я здесь прожила, никто мне ни разу не сказал в лицо, что, мол, я – возлюбленная мастера Клайса. А стоило случиться трагедии, и столько нового о себе узнала. Тут я скрипнула зубами. Габриэль! Даже она считает, что у нас с Клайсом что-то было! Глупо-то как… И почему моя подруга верит в глупости? Или не подруга вовсе? А кто тогда – подруга?

Я помотала головой, в последний раз отерла холодной водой лицо, отряхнула руки. Все запуталось окончательно. Мне хотелось думать о Винсенте и о том, что он решит, но приходилось думать о том, что на меня косо смотрят и что – не приведи духи – еще обвинят в убийстве собственного «любовника»!

А еще Альберт. Хитрый жук. Он видел, что я возвращалась ночью, но, похоже, никому ничего не сказал – и у меня ничего не спросил. Или тогда, когда хватал меня за задницу, увидел нечто такое, отчего разом отпали все вопросы?

Вздохнув, я побрела к выходу. Еще никогда не попадала я в столь удручающую ситуацию: мужчина, которого я люблю, похоже, не готов расстаться с мертвой сестрой, девушка, которую я считала подругой, внезапно повернулась ко мне столь оригинальной своей стороной, что и не знаешь, что думать. Вдобавок ученики считают меня любовницей Клайса – а раньше, раньше-то почему все молчали? И Альберт загадочно смотрит ясным взглядом и тоже молчит.

Я хлопнула от души дверью уборной и, вздыхая, побрела к нашей с Габи комнате.

Она уже была там, сидела на кровати, подобрав под себя ноги, и читала книгу. Даже не посмотрела в мою сторону, и оттого так сделалось больно, до горького кома в горле. На столе уже стоял поднос с завтраком: каша с маслом, булочка, кружка с компотом. Я уселась, поковырялась в тарелке и затем, чувствуя, что молчание становится просто невыносимым, позвала:

– Габриэль.

Удостоилась сердитого взгляда темных глаз поверх книги.

– Послушай, Габи, – каша застревала в горле, – это все как-то… Почему ты так на меня злишься? Я же вижу, что злишься.

Тут Габриэль все же отложила книгу, опустила ноги вниз и, выпрямившись, вздернув подбородок, сказала:

– Это ты послушай. Я думала, мы подруги. Но этой ночью… Когда Альберт пришел – да, я не вижу причин скрывать, что мы были вместе, – так вот, когда он пришел, твоя кровать была пустой. А дверь закрыта на щеколду. Где тебя носило, Ильса? Все-таки если мы подруги, то ты должна была…

– Но это не мой секрет, прости, – вырвалось раньше, чем я обдумала ответ.

– Странное совпадение, Ильсара, – продолжила Габи, гневно сверкая глазищами, – ты исчезаешь куда-то ночью, и этой же ночью кто-то убивает нашего главу. Который, как многие говорили, неровно к тебе дышал.

– Многие говорили… – невольно повторила я. – А что ж мне никто об этом не сказал? Что ж ты мне об этом ни разу не сказала, подруга?

Габи вскочила на ноги и забегала по комнате.

– Так это бы выглядело крайне глупо, Ильса! Если у вас что-то было, согласись, глупо говорить, ах, Ильса, все шепчутся о том, что у вас с Клайсом роман! И вообще… могла бы мне и сама все рассказать.

– Я бы с радостью, если бы могла! – сорвалась я на крик и сама того испугалась.

Дернула неловко рукой, и ложка, подпрыгивая, поскакала по полу как раз в направлении Габриэль. Как будто я ее туда швырнула.

Нахмурившись, подруга – или девушка, которую я просто принимала за таковую, – наклонилась, чтобы поднять ложку, и… внезапно замерла в этой позе.

– Что такое? Габи? – Я тоже вскочила со стола.

Сердце заколотилось как сумасшедшее от какого-то горького предчувствия, как будто вот-вот что-то произойдет, что-то важное… То, что сметет нашу с Габриэль дружбу, как половодье уносит дома, как буря срывает соломенные крыши…

– Это еще что такое? – пробормотала Габриэль и полезла под свою кровать.

Я даже на цыпочки привстала, чтобы видеть, что она там найдет.

Через минуту Габи вынырнула оттуда, а у меня все опустилось внутри. Лицо как будто ожгло воздухом из печи: Габи была бледной, словно простыня, глазищи – два бездонных колодца, подбородок трясется, да и вся она дрожит, как в ознобе. Я даже не сразу поняла, что в руке Габриэль держит нож с длинным лезвием, черной удобной рукояткой. Лезвие покрывали бурые узоры и засохшие черные сгустки.

– Габриэль, – прошептала я, – что это…

Она не ответила, глядя на меня. Взгляд – совершенно безумный.

– Габи, – беспомощно прошептала я, – Габи-и-и…

Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, чья кровь засохла на лезвии. Еще несколько мгновений Габриэль дико взирала на меня, а затем порскнула в сторону двери, так быстро, что я не успела ее схватить даже за платье. Грохнула дверь о притолоку, и только звонкие удары каблучков о камень и – надрывное:

– Помогите! Помоги-и-ите!

Я медленно опустилась на колени. В голове была звенящая пустота. А еще очень болело где-то под ребрами, там, где душа, там, где великие духи оставляют в нас частицу себя.

Первыми в комнату заскочили охранники. Наверное, они думали, что сейчас им придется по крайней мере утаптывать на полу сопротивляющегося убийцу, но, протиснувшись в дверной проем, замерли в недоумении. А я… все так же, на коленях, уронив руки на подол ученического серого платья. Здоровые, крепкие мужчины – и хлипкая девчонка. Они в самом деле не знали, что делать: то ли повалить на пол, заломить руки за спину и связать, то ли… вот так, окружив меня, с острыми клинками в руках… Затем, словно в страшном сне – снова тяжелые шаги по коридору, и в дверях появился Орнус Брист.