Оливия Штерн - Князь моих запретных снов [litres]

– Ильсара! – решительно сказала Аделаида. – Мне надо идти. Но ты… Пожалуйста, успокойся. Я думаю, что все только начинает закручиваться, вот увидишь. Мастер Брист – не дурак. Скажу тебе, по-моему, его прочат следующим главой.

– Не дурак, но поверил, – выдохнула я беззвучно.

Да, это больно, когда люди, которых считала самыми лучшими, верят в ложь.

– Мне идти надо, – продолжала бубнить Аделаида, но я уже почти не слушала.

Добралась до своей лавки и снова легла. Так было легче.

Я лежала, а мимо проплывал день. Сперва за оконцем было очень светло, так, что солнечные зайчики ползли по противоположной стене, потом они ускользнули куда-то в щель между стеной и полом. Малюсенький квадрат окна поблек и начал наливаться синевой, близился вечер.

Я старалась ни о чем не думать, потому что, если думать, можно было сойти с ума. Но все равно проскальзывали печальные мысли, например, почему мастер Брист так легко поверил? Может быть, потому что ему удобно сделать виноватой меня? Почему так легко поверила Габриэль? Я ведь успела к ней привязаться, а теперь вот словно от меня кусок отпилили, не хватает ее, но я точно знаю, что даже если выйду из этой камеры, вряд ли захочу иметь такую подругу.

А еще, как-то сами собой, мысли все время крутились вокруг Винсента. О, если бы я могла умолить других духов, чтобы они сделали его свободным! Но увы, это невозможно. Духи, окружающие нас, не лезут в дела друг друга. Дух Сонной немочи и дух Пробуждения – единственное, пожалуй, исключение.

Ни на что особенно не надеясь, я все же попробовала расстегнуть ошейник – а вдруг получится просто взять – и сбежать? Но нет. Стоило потеребить застежку, как пальцы обожгло, я отдернула их с криком. Что ж, значит, буду просто лежать и ждать, пока кто-нибудь за мной придет. Очень хотелось, чтобы это был Винсент, а не стража, которая поведет меня на виселицу.

Я постепенно сползала в дрему. Руки и ноги озябли, но куда страшнее был холод, обосновавшийся внутри меня. Мертвая апатия. Ледышка, которую ничем не расшевелить. Это состояние немного пугало, но в то же время и радовало: если бы я оставалась прежней, то уже извелась бы окончательно, бегая по камере и молотя в дверь руками и ногами.

И все равно я оказалась не готова, когда лязгнул отпираемый засов. Меня затрясло, я обхватила себя руками за плечи и быстро села на лавке. Приговор? Палач? Кто из них?

Не угадала.

В камеру вплыла Фелиция, неся поднос, на котором стояла толстая восковая свеча. Огонек затрепетал и заметался, отбрасывая по углам ломаные тени, искажая полное лицо женщины и как будто наполняя его темными пляшущими духами.

– А вот и ты, моя девочка, – добродушно сказала она. – Я тебе принесла поесть. От этих дураков не дождешься, слишком увлечены расследованием.

Не дожидаясь ответа, она поставила поднос на стол и окинула меня сочувствующим взглядом.

– Садись, поешь. Силы в любом случае лишними не будут.

– Это мастер Брист приказал еду мне принести? – наконец спросила я, удивляясь, как тихо и безжизненно прозвучал голос.

– Да нет же. Я сама решила. Но меня охрана знает. Пропустили, – она говорила короткими, рублеными фразами, сыпала ими, как горохом. – Ты ешь. Вот компота тебе на кухне взяла. Сегодня оладьи были на ужин.

Я равнодушно посмотрела на еду. Оладьи здесь готовили вкусные, обычно я их уминала за обе щеки, но теперь…

– Вы тоже думаете, будто я зарезала мастера Клайса?

Фелиция презрительно хмыкнула. Она все еще стояла над столом, уперев руки в бока, и сейчас, как никогда раньше, казалась милой и добродушной.

– Конечно же, я так не думаю, Ильса. И, будь моя на то воля, тебя бы отпустила… Ты кушай, кушай, я посуду заберу… Ну так вот. Уж я бы тебя отпустила обязательно, но, видишь ли, мое слово ничего не значит. Думаю, и без меня разберутся.

Я нерешительно взяла оладушек, макнула его в варенье и откусила кусок. Пожалуй, нигде я не пробовала оладий лучше, чем в Бреннене… Хотя где я бывала?

– Кушай, – приговаривала Фелиция, – компот не забудь.

И я послушно жевала, словно попав под ее чары, хоть есть толком и не хотелось. Компот оказался слишком сладким, обычно нам давали его куда кислее.

– А воды нет? – пробормотала я с набитым ртом.

Фелиция, забывшись, стояла и расчесывала ногтями свою болячку, затем встрепенулась, даже спрятала руку за спину.

– Так компот ведь!

– Сладкий, – я покачала головой.

– Ну ты пей, я позже водички принесу, – заверила она. – Главное, чтобы мастер Брист не знал, что я тебя тут кормлю. Запретил к тебе даже приближаться, злой как собака.

– Это правда, что он может стать следующим главой? – все же спросила я, вспомнив рассказ Аделаиды.

– Как высший совет решит. – Во взгляде Фелиции появилось странное удовлетворение, как будто… как будто она только что сделала все, что планировала, идя ко мне в камеру.

Я отодвинула пустую кружку, потом сжевала последнюю оладью.

– Спасибо, – промычала с набитым ртом, – вкусно.

– Это хорошо, – пропела лекарша, ловко собирая посуду обратно на поднос. – Ну я пойду. Водички чуть позже принесу.

И она удалилась, оставив мне свечу, а я снова забралась на лавку, подогнула ноги и стала смотреть на трепещущий на сквозняке маленький огонек.

После сладкого компота очень хотелось пить, но я понимала, что скоро Фелиция не появится и придется терпеть. Постепенно мной овладевало странное оцепенение. Мне казалось, словно я тут, в камере, – и одновременно где-то там, внутри веселого танцующего огонька.

Потерла виски, прогоняя странные видения. Потом дошла до ведра, там у меня закружилась голова, и я торопливо вернулась на скамью.

Это все события прошедшего дня так играют на нервах.

Потолок камеры, сложенный из деревянных балок, закачался мягкими волнами. Мне хотелось плыть по ним, в этой прохладе, обнимающей тело. Было хорошо, как никогда раньше. Только вот Винсента рядом больше нет, и от этого тревожно ныло под ложечкой…

Где-то далеко снова звякнул засов, но я по-прежнему плыла по деревянным балкам, расходящимся зыбкой рябью. Уже не хотелось подниматься, смотреть, кто там пришел. Наверное, была ночь, и, наверное, свеча почти догорела, но я продолжала дрейфовать в вязком безразличии.

«Вставай», – звякнуло тревожно где-то в глубине затуманенного рассудка.

Я точно знала, что дверь открылась, что кто-то вошел. И, верно, должна была хотя бы посмотреть…

Но тело сделалось совершенно непослушным, как бревно. Я попробовала сесть. Получилось едва пошевелить пальцами.

И почему-то я совершенно не удивилась, когда в мятущемся свете свечи надо мной склонилась Фелиция.

– Ну что, девочка, – ласково проговорила она и погладила меня по лицу, – пришла пора покормить моего хозяина. Ты такая одаренная, в тебе так много от Пробуждения… Он будет доволен, когда пожрет тебя. И я буду довольна, потому что проживу дольше, сильно дольше.