Джим Батчер - Поле Битвы

— Нет.

Это слово прозвучало чистой серебристой правдой, ее дыхание пробилось струей Зимнего ключа.

Воля Этниу отступила, разбившись, как шар из нематериального стекла.

Титан заревела от ярости.

И с воплем силы, призванной разрушить мир, Этниу обратила взор Ока на Мэб.

Я ощутил нутром и душой, как Око ударило в Мэб.

Мэб восседала на темном единороге с идеально прямой спиной. Как только Этниу закричала, Мэб подняла свою левую руку, изящную и бледную, растопырив пальцы в защитном жесте. Стужа собралась перед ней и по бокам единорога, покрывая морозной коркой землю вокруг нее, в то время, как чудовищная мощь Ока захлестнула Мэб.

Одного звука от столкновения подобных сил было достаточно, чтобы свести с ума даже крепкого разумом. Я не мог бы сказать вам, на что именно он был похож. Это был слишком уж громкий шум. Но я могу сказать, что я начал кричать от чистой рефлекторной реакции против этого звука, и что мой голос затерялся среди грохота. Зимний единорог взревел, оглашая свое сопротивление, а темная сабля, спиралью выходящая из его лба, казалось, почти впитывала часть этой ярости, в то время как Мэб безупречно балансировала на его спине. Бетон под ней деформировался и рассыпался в песок. Огонь, молнии и ветер кружились в циклоне, бушующем вокруг нее. Клочья ее волос, растрепанные ветром, почернели и рассыпались. Тонкая кольчуга, покрывавшая ее тело, была разорвана потоком энергии, тускнея из яркой в темно-зеленые оттенки патины, а затем обрываясь, когда отдельные кольца металла обращались в нечто вроде почерневшего нагара, оставляя пятна сажи на бледной коже.

Мы с Баттерсом были похожи на двух человек, отчаянно прячущихся за камнем от наводнения.

На чистом инстинкте, я собрал свой щит вокруг нас полукуполом, что окружил нас со всех сторон. Энергия Ока даже не была направлена на меня — я просто пытался остановить случайные брызги, что прорывались мимо Мэб в нашем направлении.

И снова, я действовал вне своей весовой категории. Всего лишь отголоски истинной мощи Ока были едва ли не сильнее того, что я мог бы выдержать. Мой защитный браслет опять раскалился, и я был уверен, что у меня останется полоса новых шрамов в дополнение к старым следам от ожогов на этой руке. Усилия, что я прикладывал, чтоб защитить нас, в любую другую ночь убили бы меня. Этой ночью сила разлитая в воздухе делала это простым, и дюжина слоев моей лучшей защиты приняли на себя основную тяжесть удара дикой энергии, даже не дрогнув.

Я мог чувствовать силу Ока, когда она соприкоснулась с моим щитом, чувствовать чистую, сырую, неразбавленную ненависть, которая двигала той, что владела им. Эта ненависть была не сравнима с обычными чувствами смертных. То была первозданная ненависть, ненависть столь же древняя, как и Вселенная. Ненависть такая же твердая, острая и холодная, как сталь. Ненависть такая же горячая, как адское пламя. Ненависть настолько живая и злобная, настолько ядовитая, что она превосходила само понимание моего смертного разума.

Этниу меня ненавидела. Персонально меня, хотя она меня и не знала. Титан ненавидела меня, ненавидела на таком уровне, который я был не способен понять. Уже того, что я ходил по земле и дышал, было достаточно, чтоб заслужить её неизбывную ярость.

Но это была только лишь тень от того, что она испытывала по отношению к Мэб.

Это было действительно личным.

Мэб, тонкая и прекрасная, и смертоносная на своем чёрном единороге, бросала вызов силе Ока, пока та сжигала клочки её волос, разъедала и уничтожала её доспехи. Воля Мэб окружала её холодным и чистым светом, сферой алмазного сияния, которая рассеивала самые жестокие удары Ока. Сила выплескивалась из неё и бурлила вокруг неё, словно стремительная река, что разбивалась о твёрдое упрямство камня. В этом испепеляющем свете и ярости Мэб была воплощением концентрированного интеллекта и воли, чистой решимости и холодного вызова. В этой ярости она была тенью, лишь очертанием, тёмным, ужасным и неоспоримым, недвижимо стоящим против течения.

В этот момент я своими глазами увидел, почему её называли Королевой Воздуха и Тьмы.

И каким-то образом ей удалось. Она остановила Око. Она встала на пути этой неоспоримой силы и выстояла.

Красное сияние Ока померкло.

Одно долгое мгновение Мэб была неподвижна, одетая лишь в остатки кольчуги и с левой рукой по-прежнему вскинутой в вызове. Её тело было покрыто пятнами сажи, алыми полосами и ожогами, и слабо дымилось.

Затем, словно внезапно лишившись костей, она рухнула со спины единорога, повалившись на земле, как будто была слишком слаба, чтобы сохранять вертикальное положение.

Этниу мгновение смотрела на это, а затем задрала лицо к небу и закричала в жестоком, злорадном триумфе. Она подняла руки, резко выбросив их вперед, и, как марионетки, ведомые её волей, весь легион фоморов застонал и двинулся вперед в унисон, набирая медленно скорость, словно единый неповоротливый зверь.

Тишина сменилась топотом ног по земле. Подобно приливу, фоморы двинулись через поле, жуткие сигнальные щелчки разносились перед ними, как дождь предвещающий поистине ужасную бурю. Они пересекли открытое поле, и ничто больше не могло их остановить.

И я осознал, что им больше негде укрыться.

Они вышли в чистое поле.

И в чертогах моего разума раздался звенящий от ликования голос Мэб: «СЕЙЧАС, ЛЕДИ МОЛЛИ».

С Севера подул свежий, холодный зефир, устремившись во вращающемся танце через город в парк. Где-то недалеко от берега озера Мичиган внезапно взволнованно вскрикнула чайка.

И заиграла музыка.

Сначала это были просто несколько аккордов электрогитары, почти наугад отскакивающих среди зданий и эхом разносящихся над окутанным дымом городом. Затем я узнал песню.

Вступительные рифы хита Guns N 'Roses «Welcome to the Jungle» начали эхом отдаваться от зданий позади нас, гитара Слэша разбрасывала эти звуки, отражающиеся от бетона и высоток, каким-то образом резонируя со сталью и камнем улиц и домов города. Сам Чикаго обрел дар речи, музыка музыка звучала из каждой поверхности, заставляя землю дрожать в резонансе.

Чикаго. Город, который придумал фразу «бетонные джунгли».

Молли выбрала правильную песню.

Враг затушевался, их глаза забегали влево и вправо, сканируя округу сверху донизу. Страх ворвался в их ряды, как медленная неудержимая волна, заставляя ноги спотыкаться, а построения растягиваться и сминаться.

А потом вступили первобытный вокал и партия соло-гитары.

И с ними пришла Зима.

Когорта личных гвардейцев Мэб выпорхнула из ночи, проворные и грациозные, как будто они висели на ниточках. Они приземлились вокруг нас, собравшись в строй, и сомкнули щиты.