Евгения Дербоглав - Ребус [litres]

– С вами всё хорошо? – нахмурился Обвинитель. – Принесите госпоже Крусте новый стакан!

– Благодарю. Через сто четыре дня он вернулся – ночью, всемирным чудом миновав караулы, – в мою палатку. На нём живого места не было. Но он был счастлив.

– Тогда он оставил вам портсигар? – серьёзно спросил Обвинитель. Он больше не глумился – глумиться над человеком с таким лицом, с каким сидела сейчас Круста, было неприемлемо.

– Да, он оставил мне портсигар и добавил, что бросил курить. Чувство юмора у него все-таки было.

Председатель молча поднял молоток и, медленно оглядев весь зал, спросил, будут ли ещё вопросы. Вопросов ни у кого не было, и молоток глухо стукнул в унисон уставшим сердцам Равилы Крусты и Дитра Парцеса.

Никто не мог сказать, когда закончится процесс, никто не ждал, что это случится сегодня. Предстояло еще обычное слушание, но вместо почетных граждан согласно закону было принято набирать обычных людей – по трое с каждого региона Конфедерации.

Равилу Крусту, по правилам обычного процесса, поместили в камеру. Ралд старался оформить всё так, чтобы ее выпустили из уважения к статусу. «Однако она же сама отказалась от привилегированного процесса, – сказал Ралду конфедератский генерал полиции, – к сожалению, полиция ничего не может для неё сделать». Ралд озаботился, чтобы, несмотря на соблюдение формальностей, старая дама была окружена комфортом в своем досудебном заключении. Найцес стряс деньги с Обвинительной бригады и нескольких слушателей на содержание Крусты. Перед решеткой поставили ширму, два раза в день экс-Префекту полагалась горячая ванна, пищу ей привозили не тюремную, а из гастрономического цеха.

– Всё будет как в лучшем отеле, – отрапортовал шеф-охранник. – Даже лучше, чем в лучшем отеле, господин Найцес.

Ралд с надеждой кивал, а сам думал о том, перерастет ли сегодняшний фуршет по случаю окончания процесса в непристойную попойку.

Никто не ожидал, что процесс окончится сегодня, но Председатель (теперь уже просто столичный мэр Кнер Моэ) пуще шеф-охранника клялся, что всё будет в лучшем виде и в лучшем клубе Административного Циркуляра. Переодевшись в парадный полицейский плащ, Ралд направился в клуб «Лацкан» при мэрии. Элегантная вечеринка, по мнению Моэ – это еда на шпажках, порции вина в бокалах, которые одной рукой не удержишь, юноши и девушки из тёплых домов с искусствоведческим образованием и камерный оркестр, играющий старинную многоголосную музыку. Оркестр играл мелодию, чьё звучное тело складывалось из пяти самостоятельных ручейков, такие мелодии назывались сарабандами. Ралд бы этого не узнал, если бы его ещё на входе не поймала наперсница. Продемонстрировав свои познания в музыке, она представилась и спросила, не желает ли господин Обвинитель ее компании в этот чудесный вечер. Ралд вежливо отказался.

– А правда ли, – не отставала она, – что вы привезли на процесс самого настоящего породистого гралейца? У нас в столице их немного, а породистых я никогда не видела.

– Да, он высокий и с залысинами, в длинном кафтане. Но боюсь, что ваше общество его не так сильно развлечет, как требует того ваша профессиональная гордость, если вы понимаете, о чем я, – Ралд прищурился.

Наперсница понимала. Она с деланой досадой всплеснула полными белыми руками, отчего рукава ее платья из паучьего шёлка вздыбились, как волны на горном озере к северу от Акка.

– Как жаль! Но хотя бы посмотрю, что означает отборная физиономия. Правда, поговаривают, что одну такую видели все, кто был на процессе, – она нежно улыбнулась, дотронувшись до локтя Ралда.

– Да что вы? – Ралд поднял светлую бровь.

– Я говорю о нем, – прошептала она. – О молодом Ребусе. Ведь доселе никто никогда, кроме полиции и Равилы Крусты, не видел, как выглядел Ребус до того, как себя изуродовал. Это правда, что он был прекрасен как звездное небо?

– Скорее как быстрая и безболезненная смерть, – недовольно хмыкнул Ралд. Он согласовал с высшими чинами, что обнародует среди почётных граждан портреты Ребуса в обход воплей Дитра Парцеса и ему подобных. Но он надеялся, что доожоговая внешность душевнобольного вредителя, державшего в страхе всю Конфедерацию пятьдесят лет, не станет такой сенсацией.

Он отделался от наперсницы, которая, впрочем, не обиделась, и быстро нашла себе спутника. Ралд переходил от одной группки к другой и с ужасом понимал, что из всего процесса над Крустой им запомнился только портрет блистательного молодого человека с папиросой. Тревога усилилась, когда в дверях клуба показался Дитр Парцес под руку с глубоко беременной женой.

В отличие от своей цветущей и миловидной жены Парцес выглядел ужасно. Он вообще в последнее время выглядел не ахти, а ещё постоянно носил эту свою защитную кожаную куртку с вшитыми металлическими листами и даже сюда не соизволил надеть парадный плащ. Гардеробщик, приняв шёлковый пыльник Виаллы, предложил ему повесить рядом куртку, но Парцес отказался. Увидев заклятого приятеля, он едва заметно нахмурился, но жена предостерегающе схватила его за руку. Парцес коротко кивнул Ралду в знак приветствия и молча пошел в толпу.

Через полчаса группы распались и люди сформировали новые компании. За баром светила голой спиной дама в голубом платье, и Ралд, прищурившись, признал в ней Андру. Андра в одиночестве глотала бокал за бокалом – видимо, даже с таким раскладом процесс закончился не так, как хотела бы она.

Мужчины из полиции Акка Андру не любили. Говорили, что она костлявая, колючая и нервная. Ралд же находил ее изящной, тонкой и ответственной, но никогда в этом не признавался на публике. Андра была из хорошей семьи, как и он. Правда, он был из агломерации Гог, славившейся своими рабочими городками, а Андра – из самой престижной части страны. Такая дама, как Андра, вполне могла украсить его жизненное пространство, если бы не тот факт, что Андра плохо ладила с людьми. С Парцесом, по слухам, она и то умудрилась крепко поцапаться из-за того, что её единственный друг посмел высказать мнение, противоположное ее. Отогнав от себя наперсника, Министр продолжила гордо напиваться.

Решив, что пока что не время гладить Андру по голой спине, Ралд подкрался к группе земляков из Гога, среди которых был и Парцес с наперсницей.

– Знаете, господин Парцес, до того, как вы победили Ребуса, вы нравились семи женщинам из десяти, – ворковала она под смешки почётных горожан и горожанок агломерации Гог. Парцес выглядел жутко смущенным. – А сейчас нравитесь всем десяти.

– Видите ли, я нравлюсь собственной жене и надеюсь, что вскоре буду нравиться собственной дочери, которая вот-вот планирует родиться, – пробормотал в ответ шеф-следователь.