Евгения Дербоглав - Ребус [litres]

– Вы все равно ничего не увидите, там повязка, – туманно ответил врач.

– Но что же там такое? – прошелестел Ралд, ожидая в ответ самого худшего. – Навряд ли вы меня удивите.

Но у врача получилось его удивить.

Парцес («Как это мог быть Парцес, он стоял в десяти шагах от меня!») начисто выжег ему глаз. Теперь кроме пустой глазницы у Ралда опаленная скула и нет брови. Всемирная проблудь и тьма, вот что случилось с Ралдом Найцесом.

– Но это не мог быть Парцес, не мог, – в страстном и всемирном ужасе шептал Ралд, хватая врача за руку. – Он мой приятель, он был далеко, он так не умеет, это не Парцес, скажите им!

– Вам надо спать, – говорил врач и вкалывал ему дурман.

Ралд забылся страшным сном, где стрелы черного пламени летели ему в голову, а мягкий голос, от которого встали бы дыбом волосы, если б Ралд все еще существовал, повторял: «Как сольпугу, как сольпугу!» Ралд просыпался и просил прессу, просил Парцеса и Равилу Крусту. Врач сказал, что ему больше нельзя вкалывать дурман, иначе он станет зависимым.

– Мне не помогает ваш дурман, – сказал Ралд и заплакал единственным оставшимся у него глазом.

Врач был хорош, врач умел касаться всемирной боли и утешать ее. Его пугало то, чего он касался во всемирном измерении, но жалость к изуродованному человеку, недавно слывшему столь обаятельным, пересиливала страх перед тьмой, что поразила глаз Ралда Найцеса.

Через несколько дней Ралд стал прогуливаться по больничному коридору. Другие больные узнавали его благодаря газетам и спрашивали, что с ним случилось.

– Я и сам не знаю, – отвечал он. – Но это не Парцес, это не он.

Газеты опубликовали заметки о странном нападении на Обвинителя по делу Равилы Крусты, выдвигая теории, что виновником мог быть знаменитый шеф-следователь Дитр Парцес. Прилагались и комментарии Андры Реи, которая заявляла, что плохо понимает, что произошло, но также сомневается, что Дитр Парцес мог так изуродовать приятеля и коллегу.

«Парцес, – писали газеты, – телесно и всемирно сильный человек. Его воля разорвала сердце Рофомма Ребуса, поэтому не стоит исключать, что и повздорив с Найцесом, Дитр Парцес мог применить те же всемирные методы насилия над телесным».

Ралд не знал, рассказать ли всю правду о том, что он видел и не видел, о голосе и боли, вернувшей его в теломир. А если рассказать, то кому? Душевник мигом заберет его к себе на учет, едва ожоговое отделение скажет, что жизни Ралда больше ничего не угрожает. А лежать в душевном отделении офицеру полиции было не слишком престижно.

Его навестил начальник, за ним по пятам следовала Эстра Вица, глашатай полиции, отвечавшая за реагирование по насильственным преступлениям.

– Что бы ни произошло, все решат, что они оба повредились душой – и Парцес, и Найцес, – заявила Вица. – Поэтому молчим и гоняем прессу веником из ядовитой ивы.

– Уже идут слухи о внутреннем разбирательстве, – генерал снял пенсне с затекшего носа и принялся протирать стекла шейным платком. – Но какое может быть внутреннее разбирательство, если один еле отошел от дурмана, а другой под наблюдением у душевников?

– Дитр здесь? В душевном отделении? – воскликнул Ралд, вскакивая.

– Здесь, но тебе к нему нельзя, – заявил начальник и с силой надавил на плечо Найцеса, заставляя его лечь обратно.

Наконец свершилось всемирное чудо, и Ралда навестила Андра Реа.

– Я здесь последний день, – отрывисто объявила она. – Мне пора на мой пост. Но я вернусь, когда ты поправишься, чтобы присутствовать в качестве Свидетеля по внутреннему разбирательству.

– Не надо никакого разбирательства, ты же сама видела, что случилось, – Ралд тряхнул слипшимися, давно не мытыми волосами. Его почти не беспокоило, что перед Андрой он выглядит не слишком съедобно. Почти.

– Я видела, что ничего не видела, Ралд. По словам Виаллы, Дитр весь день мечтал дать тебе в глаз, а может быть, даже в оба.

– Но он же не мог так сильно хотеть дать мне в глаз, что преисполнился всемирной тьмой. Это же Парцес, ты же его знаешь лучше меня, он же не мог…

– Да, я лучше тебя знаю, что Парцес не склонен выжигать людям глаза. Но я была у него, и он, видишь ли…

Ралд возбужденно схватил ее за руку. Андра не отстранилась, а лишь мягко похлопала его по ладони другой своей рукой.

– Он сказал, что в последнее время чувствует внутри себя некую гнилую тень. Видит кошмары во сне и наяву. Я бы списала это на посттравматическое проклятие, которое бывает у солдат после первой битвы, но Дитр всегда был очень и очень крепким, а битв у него было множество. Я думаю, что проклятие имеется, но оно всемирного свойства. Вернее, душевник так думает, а я согласна. Он даже не знает, пускать ли к Дитру жену, ведь она в положении.

– Андра, – прошептал Ралд, который вдруг понял, кому он должен это сказать. – Пообещай, что пока что никому не скажешь…

– Что такое, Найцес? – поджала губы Андра, но тем не менее наклонилась к нему.

– Я слышал его во тьме. Слышал Ребуса. Он сказал, что я не прав насчет его чувства юмора. И выжег мне глаз.

– Чего?! – охнула Андра.

– А перед этим я видел… видел, как глаза у Парцеса наполнились тьмой, этой самой тьмой, и что-то исторглось из него, исторгло меня из теломира во всемирное небытие. Парцес стоял там же, это оно из него, оно – из него.

Увидев, как на него смотрит Андра, Ралд зашептал:

– Я не сошел с ума, я помню, что было, я верю своей душе.

– Я тебе тоже верю, Ралд, – тихо ответила она. – И твой врач говорит, что рана столь темна, что он не может и подумать, что это сделал простой полицейский, пусть даже такой сильный, как Дитр.

Ралд не считал дней, он шел на поправку, зная, что прежним не станет никогда. Всем своим изувеченным существом он рвался к товарищу, которому наверняка так же больно, как и ему, а то и хуже. В прессе реже появлялись статьи о Парцесе и Найцесе, все вспомнили о грядущем суде присяжных над Равилой Крустой, а шеф-глашатай исполнила свое обещание и начала терроризировать прессу жалобами на сектантов.

Главным аргументом было то, что если б триста лет назад сектанты не перебаламутили всю Гралею, оттуда бы не сбежали в Акк знатные семьи, махнув рукой на сословные привилегии, и тогда бы от одной из таких семей не родился Рофомм Ребус. В многолетнем терроре Ребуса виноваты сектанты, на разные лады писали газеты. Шеф-глашатай Генмиса знала свое дело.

Куда больше его удивила Эстра Вица – и не только тем, что она была слишком эксцентрична даже для глашатая. Эстра Вица заявила, что «Точность» меняет ориентиры.

– Я уже семь лет работаю с репутацией, – говорила она, сверкая волооким мраком из-под вуали из паучьего шёлка. Вместо шляпки на ней был искусно сделанный из ткани и проволоки паук, а остальной наряд составлял гражданский плащ, из-под которого виднелись длинные широкие штаны, шире любой юбки – такие штаны носят жители Песчаной Периферии. – «Точность» всегда выбирали свою форму правды, которая фактически была вредительством. Вот скажи, Найцес, какая цель у террориста?