Саймон Грин - Такие разные дни

Штуковины размером со здание ходили по кругу, а замысловатые механизмы слаженно функционировали, как самоорганизующееся живое существо. Сверкающие металлические сферы размером с овчарку катались взад - вперёд по кристаллическому полу, прорастая инструментами и оборудованием, необходимым для обслуживания более крупных машин.

Мёртвый Мальчик на пробу пнул одну из сфер, но она легко увернулась от него.

Копек шёл впереди, а мы все следовали за ним. Это было не то место, в котором хотелось заблудиться. Ощущение было словно идёшь по спине Левиафана, как прогулка по сверхъестественному собору…

Я шёл, засунув руки в карманы плаща, как будто видел всё это раньше но и тогда не был впечатлён. Никогда не позволяйте им думать, что у них есть преимущество, иначе они зарвутся.

Мёртвый Мальчик казался относился к этому с пофигизмом, ведь в своё время он умер, но потом вернулся к жизни. Лайза, же казалось, ничего не замечала.

У неё был пробел в воспоминаниях, и всё, что её волновало, желание выяснить, что произошло, когда она была здесь в прошлый раз. Волнуется ли она за своего мужа Фрэнка? Или она вспомнила достаточно, чтобы понять, что её поиски были не ради него, а ради того чтобы найти правду, о нем и о ней, и об этом месте…

Всё происходящее вокруг нас, было ориентированно на некую непостижимую для меня задачу, хотя я и не мог её понять, но я был уверен, что в этой задаче нет ничего человеческого. Никому здесь не было дела до такой ерунды, как человечество.

- Я была здесь раньше, - медленно произнесла Лайза. - Впереди что-то плохое. Что-то ужасное.

Я резко посмотрел на Копека. - Это так, Барри? Есть ли впереди что-то опасное, о чём вы не захотели нам рассказать?

- Здесь нет ничего ужасного, - раздражено сказал он. - Вы здесь, чтобы увидеть нечто замечательное.

И наконец, мы встретились лицом к лицу с тем, ради чего проделали такой долгий путь. Одинокий луч света ударил вниз, мерцающий и сверкающий, как Небесный прожектор, как будто сам Бог проявил к этому свой интерес. Луч осветил одну единственную машину, окруженную многочисленными рядами роботов.

Они сплочённо танцевали вокруг машины, каждое их движение было невероятно плавным, грациозным и совершенно нечеловеческим. Они двигались под музыку, которую только они могли слышать, возможно, под музыку, которую только они и могли понять, но в их танце не было ничего от человеческих эмоций или чувств.

Это мог быть танец благоговения, или триумфа, или восторга, или чего-то такого, что может знать или чувствовать только робот. Роботы танцевали, и звук их металлических ног, стучащих по хрустальному полу, был почти невыносимо отвратителен.

Копек осторожно провёл нас сквозь ряды роботов, и сразу же они начали петь, высокими звонкими голосами, как хор металлических птиц, в совершенных гармониях и каденциях. Мелодично но вторично… Словно машины, притворялись людьми, делая то, что делают люди, при этом не понимая, почему люди это делают.

Мы прошли через последних роботов и наконец… Там был Фрэнк, любимый муж Лайзы, занимающийся сексом с компьютером.

Компьютер был размером с дом, покрытый всевозможными экранами - мониторами и индикаторами, но без явных элементов управления, состоящий из огромных деталей, постоянно поворачивающихся и трущихся друг о другу.

Он был сделан из металла, хрусталя и других материалов, которые я даже не смог идентифицировать. У его подножия находилась вытянутая полая секция, похожая на большой вертикальный гроб, и в этой секции висел Фрэнк Барклай, висел в медленно пульсирующей паутине трубок, проводов и кабелей, обнажённый, подёргивающийся в экстазе. Лайза издала низкий, болезненный звук, как будто её ударили.

Пах Фрэнка был скрыт скоплением механизмов, постоянно движущихся, скользящих по нему и вокруг него, подобно рою целеустремлённых металлических пчёл. Словно металлические личинки, в самонанесённой ране.

Толстые полупрозрачные трубки были внедрены в его брюшную полость, и странные жидкости вливались и выливались из неё. Части его обнажённого тела, были иссечены, демонстрируя кости и органы, которые постепенно заменялись новыми механическими эквивалентами. Не было ни кровотечений, ни травм.

Одна бедренная кость была обнажена сверху донизу, один конец костяной, а другой металлический, и уже невозможно было определить, где начинается одно и заканчивается другое.

Металлические стержни погружались и извлекались из плоти Фрэнка, скользили взад и вперёд не останавливаясь. Внутри него мигали - вспыхивали и гасли огни, на время делая прозрачной часть его кожи, и тогда я мог видеть многочисленные провода и кровеносные сосуды.

Компьютер реагировал и стонал в ритме с механикой обнаженного тела Фрэнка, а стальная оболочка машины покраснела и покрытой испариной. Механизм оргазмировал…

Лицо Фрэнка осунулось, сморщилось, кожа обтянула кости, но глаза были яркими и счастливыми, а улыбка выражала ужасающее удовольствие.

Кабели пронизывали его кожу, металлические детали проникали в его тело, и ему это нравилось. Один кабель врос в его левую глазницу, заменяя глазное яблоко, он врастал, пробивая себе путь, дюйм за дюймом. Фрэнку было всё равно. Он содрогался и бился в конвульсиях, когда что-то входило и выходило из него, изменяя его навсегда, и он наслаждался всем этим.

Лайза стояла перед ним, слезы тихо и незаметно катились по её опустошённому лицу.

Я обратился к Барри Копеку. - Он умирает?

- И да, и нет, сказал Копек. - Он становится чем-то другим. Чем-то замечательным. Мы переделываем его, превращаем в живой компонент, способный быть носителем машинного разума.

Живое и неживое тело для искусственного интеллекта из будущего. Он попал на Тёмную Сторону через Временной Сдвиг, спасаясь от могущественных врагов. Он хочет испытать грех, в частности - горячее и потное, плотское.

Он хочет знать то, что знаем мы, люди, и принимать как должное, все многочисленные радости секса. Фрэнк и компьютер учат друг друга совершенно новым формам удовольствия. Он обучает машину всем оттенкам эмоций и чувственности, а также тончайшим радостям деградации.

В свою очередь, машина обучает его абсолютно новому в области восприятия и концепции. Человек становится машиной, становится больше, чем машина, становится бессмертным живым компьютером. Металлическим Мессией новой эпохи…

Лицо Копека теперь было лицом фанатика преданного своему делу.

- Почему люди должны быть только людьми, а машины - только машинами? Человеческое и нечеловеческое соединиться вместе, чтобы стать чем-то, намного превосходящим и то, и другое. Но, как и всякая новая жизнь, она начинается с секса.

- Сколько ещё их было? - спросил Мёртвый Мальчик. - До Фрэнка?