Сергей Зеленков - № 3

– И что в итоге? В смысле, удалось ли перебороть в себе те трепетные чувства?

– Ну не то, чтобы перебороть… – задумалась Ася, – Просто тогда уже был конец девятого класса, десятый класс еще пострадала, в одиннадцатом уже не до любви было – готовилась к поступлению, а потом нас жизнь развела, я его больше не видела, особо и не вспоминала…

– Так, а ты получается, в пять лет в школу пошла, да?

– В общем-то, да. Почти в шесть. В шестнадцать школу закончила, в двадцать – универ. Везде самой младшей была.

«И самая младшая, и нерусская, – подумал я, – Однозначно, в школе дразнили».

– Если ты думаешь, что меня из-за юного возраста или из-за моей, скажем так, экзотической внешности в школе дразнили, то нет, серьезных проблем я не испытывала.

«Да е-мое! – снова она меня обескуражила, мурашки пробежали по спине, – Да сколько ж можно-то! Мне что – шапочку из фольги смастерить и на башку напялить, чтоб ты до моих мозгов не могла добраться? Ведь просто взять и не думать я не умею…»

– Вот я, например, заметила, – продолжила Ася, не обратив внимания на мое смятение, – Что ты, когда подкалываешь меня по поводу моей этнической принадлежности, тут же осекаешься и теряешься. Пугаешься, всматриваешься, а не обидел ли. Но, уверяю, мне нисколько не обидно. Скажу по правде, мне даже это приятно, поскольку меня папа часто в шутку тоже любил подколоть… и маму …

И она разревелась. Мы в тот момент сидели рядом на диване, как и днем во время обеда; по телику шел очередной фильм; пока беседовали, раза по два убавляли звук, машинально, чтоб не мешал общаться, в итоге фильм превратился в немое кино. Я около минуты неподвижно наблюдал за сменяющимися картинками на экране, сопровождавшимися Асиным плачем, затем не выдержал, обнял ее, она ко мне прильнула, обхватила руками; в моих штанах кое-что зашевелилось, и я немножечко, насколько позволяла ситуация, сменил положение, чтоб нечаянно не уткнуться этим кое-чем в Асю.

Просидели так около пяти минут, Ася уже и плакать перестала, а мы все сидели обнявшись. Вдруг я не сдержался и чмокнул ее туда, докуда мог беспрепятственно дотянуться, то бишь, в макушку. Ее это словно пробудило, Ася сразу же отстранилась от меня, начала тереть глаза, нос, смущенно улыбаться.

– Извини, – произнесла она через некоторое время. Я промолчал, с невозмутимым видом закинул ногу на ногу, сел глубже за стол, чуть наклонился вперед, чтоб не была видна область паха.

Смотрели несколько минут на телевизор без звука; она сидела, как маленькая девочка во время детсадовского утренника – спину прямо, руки на колени, я – в позе школьника, получившего только что баскетбольным мячом по яйцам во время физкультуры. Тишина.

Наконец, я кое-как поднялся из-за стола, пошел курить.

«Мне одна шалава говорила, что с легкостью определяет, когда у мужика стоит всего лишь по его походке, – думал я, закурив сигарету, – Надеюсь, что таким навыком обладают не все дамы, а только имеющие определенный опыт».

Я курил и разглядывал сквозь стекло Асю – в комнате горел свет, на балконе было темно, я ее хорошо видел, а она меня нет. Заметил, как она отыскала пульт и прибавила звук.

«Все равно она смущена, иначе и быть не может, – продолжал я наблюдать, – Но как она ко мне прильнула всем телом!..»

– Сережа, а когда ты решил писателем стать? – спросила меня Ася, когда я вернулся с перекура.

– Лет в двадцать пять, наверное, – ответил я, усаживаясь за стол и планируя открыть последнюю баночку пива.

– А до этого какие-нибудь были у тебя попытки что-то сочинять?

– Нет, – честно ответил я, – Более того: за все время учебы в школе я написал максимум три или четыре сочинения, а по русскому языку с литературой имел слабенькие трояки.

– Да как так?! Не может быть! – удивилась Ася.

– А вот так. Не любила меня моя учительница по русскому, всячески унижала, отбивала любое желание учиться. И я принципиально ничего никогда не делал по ее предмету. Кстати, ни одного среднего либо большого произведения из школьной программы по литературе я не прочел, пока там учился.

– Серьезно?! – воскликнула Ася, – Ты так иногда изыскано выражаешься, что просто невозможно представить, чтоб ты мало читал классической школьной литературы.

– Я всю школьную программу прочел, – пояснил я, – Но когда сам этого захотел – уже после окончания школы. И во время самой учебы в школе читал много книг, но не имеющих отношения к программе…

– Я все равно не могу понять: тебя невзлюбила учительница, а ты, вместо того, чтобы просто не давать ей повода придраться, наоборот – создавал предпосылки к этому.

– А вот ты представь ситуацию: ты написала, скажем, диктант без ошибок, а учительница тебе четверку ставит; ты спрашиваешь: «Почему?», а она отвечает: «А потому, что ты списала». Или, например, просит она, условно говоря, Иванова показать тетрадку с домашним заданием, он не сделал, она говорит: «Ладно, завтра покажешь», дальше тебя просит показать, ты спрашиваешь: «А можно я тоже завтра?», на что следует ответ: «Нет, тебе два». Я уже многое и не помню, как-никак уже больше пятнадцати лет прошли, как школу закончил, однако ситуаций таких было много. И ты пойми, что все же по-разному на критику, особенно несправедливую, реагируют: кого-то это подстегивает, а кого-то – наоборот – к земле прибивает. Настоящий педагог должен это понимать и находить индивидуальный подход к каждому.

– С этим я согласна… Так ты вообще ничего не сочинял до этого, да?

– Ну, если не считать матерных стишков, – ответил я, – Меня за это даже Маяковским прозвали одноклассники.

– Кстати, – смеясь, заметила Ася, – Ты внешне похож на него.

– Да, я знаю. Я еще в юности, так скажем, под ноль стригся часто, да и сейчас могу, когда лето и жарко. Ты ж видела его фото, где он лысый?

– Конечно, – кивнула Ася.

– Так вот, говорили, что я с ним одно лицо. Кстати, я даже хотел себе псевдоним взять «Маяковский»…

Тут я осекся, так как сообразил, что некоторое время мои статейки в одном ультралевом интернет-издании публиковались под этим псевдонимом, и при желании, можно было отыскать их по запросу в поисковике. А там же такой бред ужасный был!..

– А что, все-таки, тебя побудило начать писать прозу? – продолжала Ася допытываться.

– Ну, понимаешь ли, много всего у меня тогда произошло нехорошего, – начал я расплывчато, но откровенно, – Испытывал необходимость выплеснуть эмоции и отвлечься. А поскольку я никаких талантов в себе никогда не замечал, решил попробовать делать то, что мне казалось на тот момент проще всего; то есть, специальные навыки, мне кажется, чтоб этим заниматься, иметь не обязательно, в отличие от других видов искусств. Вот и все…

Хоть Ася и увлеченно слушала меня, вид у нее был осоловелый, она часто зевала. И меня на сон уже клонить начало.