Сергей Зеленков - № 3

– А что еще про церковь Петрович тебе рассказал? – заинтересовалась Ася.

– Да, в общем-то, ничего такого. Я у него просто спросил, почему с этой стороны деревни только один дом, а он ответил мне, что раньше здесь церковь была, но ее разобрали; часть фундамента от нее еще осталась. Да, и он сказал, что что-то интересное было связано с этой церковью, но он забыл что именно. Посоветовал у местных поспрашивать, мол, они точно знать должны.

– Интересно… – задумалась Ася, потом воскликнула, как мне показалось, с некоторым упреком в мою сторону: – Как же обидно, что я только сейчас про это узнала! Теперь я не усну из-за этого, буду всю ночь думать и гадать, что же там интересного такого было. Заинтриговал ты меня… Сегодня ж все местные старушки тут собирались, можно было у них поинтересоваться, а сейчас уже поздно, только завтра сможем.

– Ну уж извини. Я не сразу этому значение придал, только недавно сообразил…

– Да ладно, – махнула рукой Ася, – Я бы тоже сразу не обратила на это внимание: ну жила здесь религиозная община, ну была у них тут церковь… Удивительнее бы сразу показалось, если б не было здесь никакой церкви вовсе…

***

С печью я перестарался – стало очень жарко в доме. Попробовали в одном из окон приоткрыть форточку – тут же мошкара бросилась с улицы в дом, на свет и на тепло – закрыли через пять минут; а ведь мы рассчитывали, что уже конец сентября, ночи достаточно холодные, насекомые уже спят, но нет – не спалось им, гадам. Догадались открыть двери в сени – стало немного легче. Но все равно мне пришлось последовать примеру Аси и снять кофту, оголиться до футболки, обнажить тем самым свои порубленные руки. Надеялся, что при тусклом свете Ася ничего не рассмотрит, ан нет.

Я как раз за столом сидел, на одном из взятых на время у Трофимовны стульев, руки держал сверху, то подбородок себе поглаживал, то лоб тер, думал о чем-то; Ася ходила по дому, привезенные вещи перекладывала, сортировала, кое-что из одежды по вешалкам распределяла, предусмотрительно прихваченным ею же…

– А это что у тебя? – проходя мимо, бесцеремонно схватила она меня за левую руку, повернула ее вверх запястьем, рассматривая, – Хулиганил по молодости, да?

– Можно и так сказать, – смущенно произнес я, одернул руку, обе спрятал под стол.

– Не расскажешь зачем?

– Не знаю, сейчас не хочется.

– ОК, как хочешь, не буду настаивать, – произнесла Ася, принялась дальше бродить.

Мне показалось, что она обиделась – вот этот вот «ОК», впервые от нее услышанный, навел меня на эту мысль.

– Ладно, не обижайся, – обратился я к ней, – Я не то, чтобы не доверяю тебе, просто особо интересного в этом нет, все весьма банально…

Ася все бросила, подбежала, села за стол на второй стул напротив меня.

– Ну, давай выкладывай! – возбужденная от любопытства проговорила она.

– А как ты сама-то думаешь? – спросил я после паузы.

– Неразделенная любовь? – предположила Ася.

– Естественно.

Наступила долгая пауза. Ася всем своим видом демонстрировала, что готова слушать дальше, я же изо всех сил пытался продемонстрировать, что уже, в общем-то, все рассказал и добавить больше нечего.

– И это все, что ты мне смог рассказать? – разочарованно воскликнула Ася, поняв, что я ей дальше ничего говорить не собираюсь.

– А что ты еще хотела? – спокойно задал я встречный вопрос.

– Ну не знаю… подробности какие-нибудь… – протянула она.

Я глубоко вдохнул, добавил некоторые подробности:

– Было мне лет двадцать, ей столько же, я ей признался в своих чувствах, она их отвергла, я вскрыл вены. Неудачно. Все.

– А как ты с ней познакомился?

– Учились вместе в универе. В одной группе.

– А после всего этого, – Ася кивнула в сторону моих рук, – Ты с ней еще общался?

– Мало, но иногда приходилось. Еще ж доучивались вместе пару курсов, там так или иначе где-то, да и пересечешься…

– И она знала про…

– Про то, что я вены вскрыл? Да, знала.

– А сейчас где она?

– Далеко.

– Да уж, а можно посмотреть? – неуверенно спросила Ася.

Я нехотя протянул ей обе руки, она принялась разглядывать их под разными углами, ловя свет.

– Ужас, – проговорила она, бледная, дрожащим голосом, часто глотая слюну, словно к ней тошнота подкатывала, – Тебе швы накладывали, да?

– Да, – кивнул я, – Причем на левой руке плохо сшили сухожилья, теперь я не могу с полной силой кулак сжать.

– А… лечиться по психиатрии не направили? – осторожно спросила Ася, опасаясь, видимо, обидеть, – Ну там, учет какой-то, еще что,… не знаю…

– Нет. Зашили и отпустили в тот же день домой. Сказали, что в следующий раз упекут.

– Ох… С одной стороны тебе очень повезло в этом плане, а с другой – мне кажется, что это, своего рода, халатное отношение со стороны врачей.

– Так я же, когда в себя пришел, просил их очень сильно, чтоб меня отпустили домой. Не совсем трезв, к тому же, был. На это и напирал. Мол, пьян, у трезвого и мыслей таких не было ни разу…

– И такое один только раз у тебя было? – перебила Ася.

– Ага, – уверенно соврал я.

– Да,… я, конечно, ожидала что-то такое в этом роде от тебя. И когда книжку твою читала, то сразу поняла, что что-то ты с себя там писал в этом плане,… но… Я все равно шокирована…

– Стоп! – перебил я ее, – Ты ведь утверждала, что, читая мою книгу, сразу поняла, что у автора, то бишь у меня, и мыслей о суициде не было?

– Я, признаюсь честно, просто дразнила тебя тогда, проверяла, как ты отреагируешь…

– Разочаровалась во мне, да? – улыбаясь, спросил я.

– Нет-нет-нет! Не думай такого даже!.. Ты извини, я, может быть, тебя обижу, но все-таки скажу, что вскрытие вен, насколько я знаю, один из самых ненадежных способов свести счеты с жизнью. Вероятность умереть ничтожно мала. Поэтому, чаще всего это только демонстрация намерения…

– Знаешь, Ася, – по-прежнему улыбаясь, ответил я на ее замечание, – Вероятность смерти есть всегда, даже если вообще ничего не делать. А когда ковыряешь себе руки лезвием – вероятность эта обязательно увеличивается…

Не стал пояснять, что способ этот выбрал тогда не из-за того, что он самый безопасный для жизни, а потому что он мне казался приятным и притягательным, в том числе, с точки зрения эстетики: много крови, опьяняющий адреналин, плавный, почти безболезненный процесс умирания… Повеситься тоже мысль была – есть в самом образе повешенного какая-то мистическая красота, тоже, своего рода, эстетика; она даже задвигает на задний план практически неизбежную дефекацию, мочеиспускание и семяизвержение. Но вот больно, наверное; и слишком быстро – не успеешь осознать, что уже все, процесс необратим. А ведь хочется именно этот момент поймать, когда еще в сознании, но уже почти умер, как бы ощутить смерть еще при жизни, пощупать ее живыми пальцами. Как-никак, такая возможность лишь один раз в жизни случиться может.