Юрий Саенков - Унэлдок

Наталья Эдуардовна Смердюкова. (В1). 29 лет. Директор Кредитного департамента ВИП-отделения ГосРосБанка.

Красивое юное лицо Кати Эктовой всплыло из тёмного омута памяти. Девочка, погибшая в результате жестокого изнасилования. И единственным подозреваемым тогда оказалась эта самая Наталья Эдуардовна… Которая никак не могла… Потому что она — это ОНА…

Сомов держал планшетку перед глазами, впившись взглядом в уже виденную им ранее фотографию Наталии свет Смердюковой. Потом вновь переключился на визитку её брата.

Ян Эдуардович, пухлолицый молодой человек, густые широкие брови, толстые, но при этом чётко очерченные губы с ярко выраженным носогубным желобком, невзрачный, теряющийся в мягких складках кожи подбородок, весёлый и немного дурашливый взгляд тёмно-карих глаз. На вид — безобидный «медвежонок». Он вспомнил, что уже видел этого «медвежонка». И не где-нибудь, а выходящим из кабинета генерала Бурцева, и не когда-то, а в тот самый день, когда его перевели из оперативников в обычные «наблюдалы».

Сомов схватил пачку сигарет и подошёл к окну. Сквозь муть запылённого стекла просматривался участок берега реки Княжий Ручей с некогда белоснежной, а теперь сильно облезшей старинной церковью на высоком песчаном берегу. Рассеянно глядя на сияющий в солнечных лучах храмовый крест, Сомов мысленно шаг за шагом прошёл каждый этап того давнего расследования. Нет, он не мог ошибиться. Всё указывало на то, что насильником был обладатель «золотого» маркера. И единственной несостыковкой, рушившей всю картину преступления, являлась половая принадлежность подозреваемого. Но всё становилось на свои места, если допустить, что «медвежонок»… поменялся браслетами с сестрой! А кто-то, кто прекрасно знал, что натворил Ян свет Смердюков на берегу реки Глухарки, организовал сокрытие данных ДНК. Кто-то, обладающий достаточной властью, чтобы всё устроить.

И снова перед глазами всплыло улыбающееся лицо «медвежонка», выходящего из кабинета Бурцева.

Да и сама Наталья свет Смердюкова не была в этой истории сбоку-припёку. Вряд ли бы Ян Смердюков сумел незаметно заменить браслеты. Тем более что у випов они не стандартизированные, а выполнены на заказ, и потому спутать их случайно никак нельзя. Значит, она всё знала. А это уже соучастие.

Но хуже другое! Бурцев тоже знал! Прекрасно знал, кого именно поймал в сети своей логики капитан Сомов несколько лет назад. И он также прекрасно знал, кто обитает в домовладении № 13 элитного посёлка «Елагин остров» — племянник и племянница Министра государственной безопасности маршала Сергея Сергеевича свет Чаданова. Уж они-то вполне могли воспользоваться именем своего могущественного дядюшки и пригласить Настю на встречу.

Если вы чувствуете какой-то подвох…

Сомов чувствовал. Вокруг него будто стоял непрерывный тревожный звон, какой можно услышать летом в лесу, полном злой голодной мошкары.

Михаил яростным взглядом полосовал стоящую на четвереньках Читу, растирающего затылок Аркашу и Славку, всё ещё держащего Читу за ногу.

— Плесень, опять ты колобродишь?!

Славка отпустил Читу и медленно поднялся.

— Ну-ка давай со мной! На выход! Тебя хозяйка вызывает!

Чита со всхлипом выдохнула, словно захлебнулась слишком большим глотком воды, и вцепилась в полы Славкиной косоворотки.

— Славочка, — жалобно пошептала она. — Не уходи…

Будто от него это зависело — уйти или остаться.

Он машинально погладил её по голове и со всей ясностью вдруг осознал, насколько неплохо ему жилось тут, на усадьбе, где у него появились добрый друг и наставник Дядёк и любимая женщина Чита-Рита. Где кормили не в пример сытнее и разнообразней, чем в той же артели. Где над душой не стоял и не покрикивал каждую минуту язвительный бригадный староста, а работа была совсем не тяжкой, а порой и интересной. И даже дурные заскоки хозяйки показались ему в ту минуту не такими уж несносными.

А теперь… Что ждало его теперь?

Он боялся даже думать об этом. Перед глазами, как обожравшиеся жирные черви, шевелились влажные красные губы клетчатого.

П’годай! Ну п’годай!

— Давай, говорю, выползай живей! — поторопил воевода, ухватил Славку за плечо и потянул к выходу.

Чита тоненько завыла и, не выпуская из рук подола Славкиной рубахи, на коленях поползла за ними. Спутанные волосы прилипли к её щекам.

— Миш, не делайте этого! Я тебя очень прошу! Я что хочешь, Мишенька! Только не продавайте! Поговори с Вероникой Егоровной. Вдруг послушает! Он исправится! Я обещаю! Тихий будет, покладистый. Правда ведь, Слав? Правда, скажи?!

— Поздно уже, цветочек ты наш! — сжал челюсти воевода. — Если хозяйка решила, то решила. Извини. Пальчики разожми…

Чита закрыла лицо руками и разрыдалась.

— А насчёт рвения твоего… Читуль, приходи в любое время! Мы всегда тебе рады.

— М-миш…

— Не начинай!

Дядёк привстал со скамьи и шагнул к воеводе.

— Послушайте, Михаил, разве ж можно так? Неужели…

— Так! — прервал Дядька воевода. — Не митингуй, старый! Этот вопрос решаю не я. Но если по мне, то я этого клоуна с радостью отсюда куда угодно отправлю. У него на роже написано: «Я — проблема!» Давай, Плесень, вылазь!

Воевода за плечо выдернул Славку из комнаты.

Как морковку из рыхлой грядки…

И снова его толкали в спину.

И снова чередовались под его ногами жёлтые и коричневые кирпичики — бесконечная шахматная доска. Пешка шла на съедение к Королеве. А за спиной в полутёмной комнате «общежития» остались плачущая Чита и что-то бормочущий в бороду Дядёк — единственные на всём белом свете близкие ему люди. И не только они. За спиной оставался очередной кусок его жизни. Всё как в любимой песне артельщиков:

Чем дальше уходили они от общежития, тем тяжелее давался Славке каждый шаг. Всё, о чем он теперь мог думать — лоснящееся лицо клетчатого, его жадный похотливый взгляд, мерзкая сладострастная улыбочка. Возможно ли такое, что и эта страшная перспектива не станет конечной точкой на его пути? Неужели и вправду это падение бесконечно и наступит момент, когда он сможет привыкнуть и к роли игрушки для извращённых утех богатого мужеложца?

Время — знатный штукатур?

Нет-нет! Не всякую прореху можно замазать штукатуркой! Есть такие проломы, в которые утягивает всё! Всё! Всю жизнь утягивает без устатку. Он не сможет! Даже если это ещё не последняя ступень, он больше не сделает ни шагу по этой лестнице вниз!

Славка почувствовал, как разом навалилась усталость. И это было не утомление натруженных мышц, но изнеможение перенапрягшейся души, когда уже невозможно сопротивляться единственному довлеющему надо всем желанию — успокоиться. Раз и навсегда.