Алексей Евтушенко - Вечная кровь

На изучение всех этих вещей и явлений у шефа ушло примерно еще полчаса. Что-то он понял сам, что-то пришлось объяснить и показать. Думаю, он поверил уже на примерно пятой минуте. Остальное время просто удовлетворял любопытство. Что ж, с пониманием. Сам такой.

– Да, – наконец признал он. – Такое подделать невозможно. Спрячь, чтобы никто не увидел.

После чего встал, подошел к двери, открыл ее.

– Меня нет, – сообщил Фелиции. – Ни для кого.

– Долго? – поинтересовалась та.

– До особого распоряжения.

– Нет проблем, шеф. Работайте.

Главный закрыл дверь и вернулся на место. Теперь я видел, что он взволнован и даже, возможно, растерян. И сильно.

Вот так-то, подумал не без злорадства. Не одному мне всю эту ответственность нести. Ты главный, ты и разделяй. Все честно. По-нашему, по-газетному. Однако растерянность шефа длилась ровно столько, чтобы дойти до шкафа, достать оттуда початую бутылку шустовского коньяка, два стакана и яблоко. После чего он ловко наполнил стаканы на треть и разрезал яблоко ножом для бумаги. Мы молча чокнулись и выпили. Закусили яблоком.

– Так, – деловито сказал главный, от растерянности которого не осталось и следа. – Говоришь, в городском архиве должны быть упоминания об этих… нашествиях?

– Лично не видел, времени не хватило. Но у меня есть дневник архивариуса Белецкого. К сожалению, покойного. Там сказано, где именно искать.

– Отлично. Значит, план действий таков. Сейчас ты садишься и пишешь материал в номер. На первую полосу. Слов на восемьсот. Такой, знаешь, с крючком. Мол, по имеющимся у редакции сведениям загадочное убийство семьи из пяти человек на улице Кожевников – не банальное преступление, а нечто гораздо более страшное. Можешь напрямую упомянуть вампиров и то, как ты гнался за одним из них. Про другой мир и врата пока не надо. Представь себе, что будет, если народ ломанется туда сотнями или даже тысячами, а оттуда, в свою очередь к нам!

– Вот-вот, – сказал я. – А врата возьмут и захлопнутся. Они же не вечно будут открыты. И мы не знаем, сколько именно.

– Кошмар, – сказал главный, потом захихикал, взялся за бутылку и разлил еще по четверти стакана.

– Вы чего? – спросил я.

– Да так. Представил себе этот шухер во всей красе. Кто-то рвется в будущее, кто-то бежит из города, страшась вампиров. Власти в полном очумении и не знают, что предпринять. За неимением других мыслей выставляют полицейское оцепление, а то и армейские кордоны. Из Петербурга приезжает правительственная комиссия, обличенная самыми высокими полномочиями… Красота!

– Удвоенные, а то и утроенные тиражи разлетаются, как крашеные яйца на Пасху, – продолжил я. – Мы же первые. Значит, тапки будут наши. Требую повышенного гонорара.

– Будет, – сказал главный и взял стакан. – Все будет. Ну, Господи, прости нас, грешных, но шила в мешке не утаишь, – он поискал глазами и, за неимением лучшего, перекрестился на крестовидную раму окна. – К тому же мы газетчики и всего-навсего делаем свою работу. Правильно?

– Даже не сомневайтесь, – сказал я. – Все правильно. Наша задача проинформировать население. Да, возможно, поднимется паника. Возможно, кто-то над нами посмеется. Но возможно, мы спасем несколько жизней. А те, кто посмеется, очень скоро смеяться перестанут.

– Ну, за сказанное.

Мы чокнулись и выпили.

За дверью послышался шум. Такой бывает, когда в помещение входит сразу несколько человек. В сапогах.

– Главный у себя? – осведомился густой бас, показавшийся мне смутно знакомым.

– Полчаса назад уехал, – с безукоризненной честностью ответила Фелиция.

– Когда вернется?

– Сказал, часам к четырем. А вы, господа полицейские, что хотели? Может быть, я смогу вам помочь?

Полицейские?

Мы с шефом переглянулись.

– Прячься, – произнес он без голоса, одними губами. И показал глазами на шкаф.

Но я не успел.

– Мы заглянем, с вашего позволения, – промолвил бас.

– Еще чего! – воскликнула Фелиция. Раздался звук упавшей на пол бронзовой пепельницы, и я прямо увидел, как Фелиция случайно сбила ее, вскочив со стула.

– Аккуратней, барышня, – посоветовал бас.

– Я вам не барышня!

– Тем хуже.

Дверь отворилась, и в кабинет вошли трое полицейских. Два околоточных надзирателя (зеленые погоны с широким бело-серебристым просветом посередине), каждый на полголовы выше меня и тяжелее фунтов на сорок (в дверь они проходили боком). И с ними наш полицмейстер собственной персоной. Горчаков Дмитрий Борисович. Ходили слухи, что из тех самых Горчаковых, Рюриковичей. Но доказательств сему не было никаких.

Это был представительный, среднего роста, гладко выбритый мужчина, с густыми седоватыми бакенбардами, переходящими в пышные русые усы. Форма полицмейстера сидела на нем как влитая, скрадывая излишнюю полноту и едва заметную затрудненность в движениях, которая была вызвана все той же полнотой, возрастом (его превосходительству недавно исполнилось пятьдесят четыре года), а также, вероятно, бременем власти. Он вошел первым.

– Ба! – воскликнул полицмейстер весело теперь уже совсем знакомым басом. – Господин главный редактор! А мне сказали, что вы уехали. Как же так?

– Чрезвычайные обстоятельства, Ваше превосходительство, – немедленно откликнулся главный и поднялся со стула. – Исключительно чрезвычайные обстоятельства. Прошу входить. Чем обязан чести?

– Да я уж вошел, – полицмейстер усмехнулся. Кому-то другому его усмешка могла показаться добродушной, но только не мне. Отчего-то я сразу почувствовал, что этот странный визит ничем хорошим для меня не закончится.

Околоточные надзиратели протиснулись вслед за ним и встали по сторонам двери так, что сразу становилось ясно – мимо этих не проскочишь.

– Коньячку? – предложил главный.

– Благодарствую, на службе не употребляю, – полицмейстер перевел на меня взгляд. – Ярослав Сергеевич Дрошкевич, если не ошибаюсь?

– Это я, – вынужден был признать я.

– Очень хорошо. Вам придется пройти с нами.

– Я арестован?

– Пока задержаны. До выяснения некоторых обстоятельств.

– Позвольте, – вмешался главный. – Дрошкевич мой лучший репортер. Буквально перед вашим приходом мы обсуждали сенсационный материал, который он должен сдать в номер. Поверьте, от выхода этого материала зависит безопасность Княжеча! А возможно, и не только Княжеча.

– Безопасность Княжеча, – веско сказал полицмейстер, – зависит исключительно от профессиональных и своевременных действий полиции, чем мы в данный момент и занимаемся. К вашему, как вы говорите, лучшему репортеру у нас есть несколько вопросов относительно насильственной смерти архивариуса Белецкого Иосифа Казимировича, а также… – он умолк, кашлянул. – Впрочем, вам это знать не обязательно. Сами пойдете, Ярослав Сергеевич, или…?