Наталья Землянская - Хроники Шеридана [litres самиздат]

Рио малодушно пожала плечами: мол, понятия не имею.

– Вылезайте, – приказала Бабушка.

Зелепусы послушно вылезли на свет и вскарабкались на стол.

– Мы здесь живём! – сообщили они как ни в чем не бывало.

– И давно? – поинтересовалась бабуля.

– Что тебе, жалко что ли? – перешла в атаку внучка. – Они – хорошие!

Бабушка с сомнением посмотрела на Зелепусов. Что-то они ей напоминали…

– Ладно, – сказала она задумчиво, – поздно уже. Идите спать. И чтоб без фокусов!

Кухня опустела. Бабушка задумалась…

***

Макс Линд отказался от предложения поселиться в Замке:

– Я снял номер в гостинице.

Хозяева и гость стояли на улице у ворот, поджидая заказанный экипаж.

– Все было чудесно! – сказал Линд, целуя мамину руку. – Был очень рад повидать вас всех!

– Надеюсь, ты еще зайдешь к нам? – спросил Папа. – Когда ты уезжаешь?

Линд развёл руками:

– Еще не знаю. Как закончу все дела, – и похлопал отца по плечу: – Не переживай, Виктор, перед отъездом я обязательно загляну к вам!

Ночную улицу внезапно огласили звуки дикой музыки.

– Бьюсь об заклад – это Мэрион! – проскрипела Зануда. Она тоже вышла с родителями проводить гостя. Но на то у нее были свои причины.

В конце проулка показалась карета.

– Наконец-то!.. – сказала Мама.

Когда экипаж остановился и все начали прощаться, Линд, улучив минутку, нагнулся к Зануде:

– Завтра в восемь…

***

…Фурье вручил ему увесистый кошель и кусочек пергамента, свернутый в трубочку и запечатанный сургучом.

– Передашь это человеку, который встретит тебя в Акре, и будет лучше, если ты не станешь читать, что там написано! – предупредил он.

– Мой отец говорил: учиться грамоте – вредить душе! – презрительно отозвался Гилленхарт. – Не дело для настоящего воина корпеть с гусиным пером над куском телячьей кожи подобно жирному лысому монаху.

– Вот и славно! – перебил его Фурье и улыбнулся: – Твой отец был мудрым человеком.

Потом он ещё раз подробно объяснил юноше, что и как он должен сделать:

– Доберешься до побережья, а там наймешь корабль. Денег должно хватить с лихвой…

Юноша, уже не слушая, задумчиво взвесил кошель в руке: вот цена его жизни и свободы, определённая человеком. Какова же им цена на Небесах?..

В ту же ночь он скрылся из лагеря крестоносцев. Фурье дал ему ещё и тот самый проклятый мешочек с чёрным порошком, пояснив, что это – пепел мертвеца, сожженного ими. Но Гилленхарт, отъехав подальше, выкинул дьявольское зелье. Он полагался лишь на свой меч да на крест, висевший на груди.

На первом же привале, когда он очутился на безопасном расстоянии, ему приснилась покойная матушка: она смотрела на него ласково, потом что-то сказала – что-то очень важное, но он забыл, когда очнулся, и долго после сожалел о том. Юстэс очень хотел еще увидеть её во сне: ведь он не знал её – она умерла, когда он был младенцем, но матушка больше не приходила. Зато вспомнились отец и старшие братья – и он почувствовал, что больше не сердится на них: сам виноват, что пришлось покинуть отчий дом. Вспомнилась и та, что любила его, и чьей любовью он так тяготился… Что-то с ней теперь сталось? Жива ли она?..

А на рассвете его захватили врасплох кочевники. Бой был коротким и неравным. Юноша сражался как лев – и потому его не убили. Восхищенные отвагой неверного, дети пустыни сохранили рыцарю жизнь, и продали его проходившему каравану, направлявшемуся к побережью. Спустя два перехода, на караван напала болезнь, унёсшая в могилу более половины всех людей. Не миновать бы этой участи и Юстэсу, раненому в стычке, но его спас чёрный человек по имени Али. Он дал ему съесть три тёмных, неприятно пахнувших шарика, и юноша остался жить. Али и дальше ухаживал за ним: промыл раны, где уже завелись черви, менял повязки, приговаривая что-то на чужом, гортанном языке, приносил воду, кормил его жирной бараньей похлебкой. Благодаря ему рыцарь окреп настолько, что всерьез задумался о побеге. Но его теперешний хозяин и так потерял половину своих рабов, и с него не спускали глаз.

Помогла песчаная буря. Утром того ужасного дня Али принес ему накидку из шерсти верблюда. Показывая на горизонт, где клубилось тёмное облако, он что-то пытался объяснить. Юстэс взял накидку…

Потом были долгие часы, когда во всем мире не осталось больше ничего, кроме воя ветра. Ему казалось: все демоны пустыни собрались вместе, чтобы спеть хором на его могиле, и рука в бессильной ярости напрасно искала рукоять меча… Он бы так и остался там, погребённый толстым слоем песка вместе с остальным караваном, но Али откопал его, еле живого, и Юстэс обнаружил, что снова стал свободным.

Он тогда не задумался, как выжил Али. Наверное, им обоим просто повезло.

Последующие дни были наполнены смертельной мукой. Палящее солнце и ни капли воды… Язык распух, стал шершавым, Юстэсу хотелось откусить его и выплюнуть – он думал, что задохнётся, если тот распухнет ещё сильнее. В висках всё время стучали маленькие острые молоточки – голова болела невыносимо, и он боялся, что череп расколется. Ещё он боялся сойти с ума – ведь тогда бы он, не задумываясь, вцепился в горло своему спасителю, и пил бы, пил его кровь! – он видел, как это сделали караванщики с обессилившим рабом.

Али молча полз рядом, и в его глазах тоже порой светилось безумие.

Гилленхарт не выдержал первым.

Он напал на чернокожего, и они сцепились, катаясь по песку, точно дикие звери, рыча и кусая друг друга. Али оказался сильнее и проворнее – изловчившись, он ударил юношу кулаком в висок, и свет померк в его очах.

…Откуда-то из тьмы перед ним появилось лицо монаха. «Ты послал меня сюда! Из-за тебя я так страдаю! Я ненавижу тебя…»

Ненависть – сильное чувство. Порой оно дает человеку куда больше вдохновения и сил, нежели любовь. Юноше так сильно захотелось отомстить, что он отложил свою смерть на потом – и очнулся.

Чьи-то руки поднесли к его губам чашу с водой… Спустя два дня он уже смог подняться на ноги.

Жители маленькой рыбацкой деревеньки – десяток глиняных хижин, длинные лодки, сохнущие бесконечные сети, – были неразговорчивы и неприветливы. Люди, найденные в пустыне, не внушали им доверия – ведь они так не похожи на них… Опасения рыбаков были не напрасны: слегка окрепнув, Юстэс в одну из ночей взял припасённый заранее кувшин с водой, пару пресных, жёстких, как подошва сапога, лепёшек, и украл лодку.

Выйдя в море на безопасное расстояние, он направился вдоль берега, надеясь выплыть к какому-нибудь более подходящему месту, откуда он сможет наняться на корабль, идущий в Акру. Он понимал, что стал пешкой в неведомой ему игре, и Фурье, посылая его в путь, строил какие-то свои планы. Возможно, расстроив эти планы, Юстэс тем самым отомстит святому отцу, а быть может, доберётся и до него самого. Юстэс понятия не имел, что будет делать в Акре. Пергаментный свиток Фурье был им утерян, но он рассудил, что попытаться стоит: ведь монах сказал, что нужный человек сам найдет его, и юноша не задумывался, как тот это сделает. Не думал он и о том, что может и не добраться до места, ведь молодости свойственна здравая доля глупости и самонадеянности, и вкупе с верой в свою звезду и удачу, это сочетание дает иногда удивительные результаты.