Наталья Землянская - Хроники Шеридана [litres самиздат]

Огромная чаша концертного зала, устроенного по последнему слову градостроительного искусства, напоминала в тот вечер бутон экзотического цветка. В свете мощных софитов переливалось, сверкая россыпями драгоценностей, разноцветное людского море; шум его волн нарастал всё сильнее по мере приближения того заветного мгновения, когда тяжелые занавеси раздвинутся и явят жадным взорам их кумира.

Но вот свет потихоньку стал меркнуть, парчовая преграда, отделяющая возбужденный зал от мира грёз, медленно разъехалась в стороны, и своды театра содрогнулись от бешеного шквала аплодисментов. Восхищённый рёв многотысячной толпы, умноженный прекрасной акустикой зала, захлестнул сцену, где в ярко освещенном круге возникли две хрупкие женские фигурки; усилился до невозможных высот – и разом смолк, точно по мановению волшебной палочки, едва ему навстречу поплыли первые фортепьянные аккорды.

В тихий напев рояля постепенно вплелись звуки человеческого голоса. Сладкий, томительно-тревожный, он проникал в самые глубины естества, будоражил и заставлял плакать, – он пел о любви!

Околдованный, зал притих и онемел, затаив дыхание, забыл обо всём, внимая чарующему напеву, уносящему в недостижимые дали. Чуть смолкла музыка, как тут же снова обрушились со всех сторон волны оваций – они грозили смести всё на своем пути! – но голос властно остановил их, и они разбились у подножья сцены… Вступил оркестр – его музыканты вместе со всеми растворились в невидимом течении, а волшебный голос уводил всё дальше и дальше, усыпляя и завораживая, напоминая о несбывшемся, и суля несбыточное.

И только тихий плач скрипок горевал о скором пробуждении, когда музыка смолкнет, и зал очнётся и поймет: то был лишь сон.

После концерта Красавчик возвращался домой один.

Сославшись на головную боль, он распрощался с остальными: чувствовал, что не вытерпит сейчас никаких разговоров. Разница между тем, что испытал он в зале, и тем, что окружало его, была невыносима. Его сжигало неясное томление, ему хотелось как можно дольше сохранить то ощущение сопричастности к прекрасному, что зародилось в нём во время концерта, и он бежал всё быстрее и быстрее, пытаясь нагнать ускользающее нечто… Словно одурманенный, кружил он по ночному городу, упиваясь своим одиночеством, и тем, что творилось у него на душе.

Летняя ночь была так нежна, так ласкова! Всё дышало такой негой, таким очарованием… Природа знала те тайны, о которых пел голос, – о, да!.. Но ему они были неподвластны, и трепетное волнение постепенно сменилось горечью и досадой – волшебный мир лишь на миг приоткрыл своё лицо, лишь подразнил только, и исчез. А он сам остался прежним – маленьким, скучным… Обыкновенным.

Снедаемый разочарованием, сходным с пробуждением после опьянения, он повернул к дому. Чёрные шпили и башни Замка казались как-то по-особенному сказочными на фоне блистающего яркими звёздами неба, но он твердо знал – всё обман, недоступный мираж! И оттого становилось еще хуже.

Он не стал сразу заходить в дом – пусть все уснут, ему не хочется никого видеть! – и остался в саду.

Присев на скамейке у клумбы с розами, он откинулся на её жёсткую спинку, глаза его устремились в ночную высь, осиянную полной луной. Но он не замечал ни звезд, ни луны, – его мысли занимала та, чьи пальцы сегодня вечером летали над клавишами чёрного рояля. Там, в зале она вдруг показалась ему таинственной незнакомкой: музыка неузнаваемо изменила её, придав девичьей красоте что-то такое, чему он не мог подобрать определения… И потому еще острее ощущалось собственное ничтожество и обыденность… «Что я могу дать ей? – спрашивал он себя. – Я, конторский червь, ради жалких грошей корпящий над пустыми бумажками… А дни проходят впустую, жизнь течет мимо, настоящая жизнь…» И его мысли свернули в привычное русло: подобно многим бездельникам, он принялся рассуждать о том, как много бы сделал, будь у него куча денег. Красавчик принадлежал к той бесчисленной когорте людей, искренне верящих, что бумажки с водяными знаками мгновенно сделают их лучше, талантливее, интереснее, счастливее.

Внезапно к аромату спящих розовых бутонов примешался иной запах… По дорожке, освещённой маленьким, на манер китайского, фонариком, скользнула тень – и рядом с ним на скамью опустилась женщина.

– Не спится?.. И о ком же мы мечтаем летними ночами? – в её словах ощущалась скрытая насмешка, точно ей были доподлинно известны его мысли.

Он достал сигарету, чиркнул зажигалкой. Огонёк осветил её лицо – глаза собеседницы тоже смеялись над ним.

– Ни о ком… – холодно ответил он.

– Неужели? – её голос тоже сделался ледяным. – Ну, сиди, мечтай… Так и будешь всю жизнь в приживалках у родственников.

Юноша почувствовал, как кровь горячей волной прилила к лицу.

– Можно, конечно, подцепить какую-нибудь богатую дуру, – продолжала она. – А что, неплохая мысль! – и женщина рассмеялась, точно рассыпала стеклянные бусины. Каггла уже слышала этот смех. Но она была далеко, и не могла помешать ведьме плести свои сети вокруг новой жертвы.

– Вас так заботит моя судьба? – сухо осведомился Красавчик, выпуская в небо причудливый дымный завиток.

Вместо ответа собеседница протянула руку и забрала у него изо рта сигарету. Сделав затяжку, она выбросила её в траву – багровая звёздочка прочертила в воздухе огненный след и погасла.

– Тебе безумно нравится Кора, – она так спокойно и уверенно озвучила то, что он до сих пор не осмеливался даже произнести вслух! У него бешено затрепыхалось сердце. – Но что ты для неё? Пустое место. Никчёмный мальчишка… А я могла бы помочь.

– Как? – у юноши почему-то пересохло во рту.

– Приглядись к своей бабке… – легко поднявшись с места, она простучала каблуками по дорожке и исчезла в ночи.

Растерянный Красавчик долго смотрел ей вслед.

Наутро он проснулся в прескверном настроении. Давешний разговор не шёл из головы. «Что она хотела этим сказать?..» – думал он, наблюдая за Бабушкой во время завтрака. Красавчик знал, что в своем завещании старуха не забыла упомянуть и его: хватило бы, чтобы получить образование или пристроиться к кому-нибудь компаньоном… Но, по его понятиям, это была совершенно мизерная сумма: ему хотелось много больше и сразу. Выходит, дело не в наследстве…

Из любопытства он даже потащился за Бабушкой в церковь – под предлогом безделья выходного дня. После службы Бабушка надолго застряла возле отца Себастьена. Даниэлю стало скучно и он отошел в сторонку. Дрожащие огоньки свечей и печальные лики святых с нездешними глазами навевали светлую грусть. «Уйти в монастырь что ли…»

– Ваши подозрения беспочвенны!.. – услышал он сердитый голос Бабушки. – Этим людям дано слишком многое, чтобы хотеть чего-то ещё!