Наталья Землянская - Хроники Шеридана [litres самиздат]

О, господи! – он забыл даже о том, что в мире есть день, есть солнце. Вытирая испарину со лба, он увидел, как в предутреннем дрожащем тумане стремительно возник, протянувшись от небес до земли, яркий конус света – прямо в кольцо догорающих огней. Он просуществовал всего краткий миг – и исчез.

– Отстояли!.. – выдохнул человек рядом с ним.

Но был ещё и труп покойного.

До него тоже нашлись охотники. Едва тело предали земле, как тут же – не стесняясь ни людей, ни белого дня, – пришлёпали, таща животы по земле, три белёсые, в огромных бородавчатых наростах, жабы. Ростом выше людского, с бессмысленными тупыми мордами, они рядком уселись неподалёку от того места, где высился могильный холмик, и застыли, не мигая, точно каменные. За их спинами топорщились чёрные перепончатые крылышки.

– А этим чего?!. – спросил Гилленхарт, чувствуя, как в нём снова закипает злость.

– Сейчас будут его из-под земли вызывать, – сплюнул старик. – Может, и не получится, вон какие цепи на него надели! Но если выманят, то уведут с собой. Продадут какой-нибудь нечисти в работники, и будет в горах самоцветы добывать, пока не рассыплется на ходу. Или воевать заставят… – Но ведь душа его уже на небесах!

– А этим она без надобности. Им раб нужен.

Гилленхарт увидел, что земля на холмике зашевелилась, будто под ним кто-то пытался выбраться наружу. И тут на него словно что-то нашло!

– Нет уж, не бывать по-вашему! – взревел он, замахиваясь на бородавчатых истуканов. Те даже не пошевелились. – Не бывать! – и повинуясь какому-то наитию, оглядевшись, стремительно подобрал с земли две толстые ветки, – глаза его лихорадочно искали ещё что-то. Не найдя, стащил с себя рубаху и зубами рванул её край.

Люди с удивлением наблюдали за его действиями, а он лихорадочно мастерил из веток крест, скрепляя их между собой оторванной от рубахи полоской. Дрожащими пальцами затянув последний узелок, он быстро подошел к могиле, и с размаху воткнул крест в вершину холма. Упав перед ним на колени, он взмолился, протягивая сложенные ладони к небу:

– Господь Всемогущий! Прошу тебя, Господи, останови это!.. – и губы его сами зашептали молитву, чьи строки он повторял тысячи раз.

Он помнил их с детства. Долгие, долгие годы он повторял их машинально, заученно, не вдумываясь в смысл, не осознавая того скрытого, что таилось в них, – просто как стих, как формулу, как заклинание. И только теперь иссушенные губы ощущали каждый звук, составляющий эти слова, так, будто они были рождены прямо сейчас – в их первозданной силе и чистоте. Тонкая скорлупа слов – оберег, данный Свыше, – крепчайшая защита от того, что именуется Злом.

И земля перестала шевелиться… Поднявшись с колен, – люди взирали на него с благоговением и страхом, – он увидел, что бородавчатые гады исчезли. После тризны, больше похожей на праздничный пир, – люди ведь радовались победе! – братья, что привели их в деревню, преподнесли Юстэсу белый плащ, искусно выделанный из кожи какого-то животного.

– Люди спрашивают, – сказали они, – не хочешь ли ты, колдун, остаться? Умерший был здесь набольшим. Они хотели бы тебя на его место.

– Я не колдун! – с сердцем отвечал Юстэс. – И остаться здесь я не могу.

– Тогда научи нас защищать наши могилы! – потребовали они.

– Что мне сказать им? – растерялся юноша, невольно ища поддержки у Ла Маны.

– Освятить клочок земли за оградой – и пускай там хоронят… – предложил тот.

– Я – воин, а не священник! – запальчиво возразил Гилленхарт. – Я сражаюсь во имя Господа, но проповедовать и отправлять требы… Смею ли я давать этим людям напрасную надежду?

– Почему нет? – с всегдашней своей ухмылочкой переспросил Ла Мана. – Хуже всё равно не будет.

– Ладно, – не сдавался юноша, – а где взять святую воду? И я не помню точно, что нужно говорить.

– Просто попроси хорошенько! – отвечал пират, подмигивая, и указывая большим пальцем куда-то вверх.

После глубоких раздумий Юстэс велел принести большую чашу с водой.

– Оставьте меня одного! – велел он людям, и те послушно исполнили его приказание.

Оказавшись в одиночестве, он долго молился, прося Отца Небесного помочь ему, а заодно – простить за возможное святотатство. Его раздирали страшные сомнения: ведь он даже не имеет духовного сана!.. Кто он вообще такой? Обычный грешник… Хотя сказано же в Писании: «Каждому воздастся по вере его!»

– Верую, Господи, в силу Твою!.. – истово шептал он, опуская в чашу нательный крестик. – Не я, Ты сделай это, Господи, ради этих людей! Дай этой воде Свою силу!..

После они выбрали место, и Гилленхарт обошёл его кругом, разбрызгивая воду из чаши и творя молитву.

– Я сделал всё, что мог… – сказал он им на прощанье.

Потом все жители деревни смотрели со стены, как они уходят, пока маленькие фигурки не слились с дорогой, уводящей вниз. И тёмные соседи их тоже глядели украдкой из своих нор и пещер.

Вечером, у костра, Ла Мана всё молчал, а потом неожиданно спросил:

– Как думаешь, мы – живы или уже умерли?

– Умерли?.. – удивился Юстэс.

– Да! – с неожиданной злостью повторил тот. – Ещё тогда, в море, когда нас потянуло в водовороты! Не спаслись, а погибли, и теперь находимся в преисподней!

– Нет, что ты! Мы живы!.. – но напрасно юноша пытался приободрить своего спутника, тот остался мрачен и молчалив. Настроение капитана передалось и Юстэсу. «Я – сплю… Это всё сон! – внезапно подумал он, – но как же мне проснуться?!.»

А когда они улеглись на жёсткой земле возле костра, подложив под головы камни, Ла Мана подвинулся ближе и жарко прошептал:

– Мне страшно, рыцарь! Я никогда ничего не боялся – и ни во что не верил. Но теперь мне страшно умирать, ибо я знаю, кто явится за мной …

***

В Оперном театре был аншлаг. Единственный в этом сезоне концерт сестёр Амстьен собрал огромное число почитателей их таланта. Билеты были раскуплены месяца за три до события – интерес публики подогревало ещё и то, что ожидалось прибытие членов королевских фамилий. Гилленхарты, разумеется, были в числе гостей, лично приглашённых знаменитыми сёстрами на концерт.

– Надеюсь только, что ваша младшенькая останется дома, – улыбнулась Зелла, вручая хозяину Замка Лостхед красивый конверт с пригласительными в ложу для VIP- персон. – Мне бы не хотелось, чтобы наше выступление прерывалось взрывами петард или ещё чем-нибудь в этом роде…

Виктор фон Гилленхарт рассмеялся:

– Незачем беспокоится: при всём моем уважении к Вам, осмелюсь заметить, что вряд ли она видит большую разницу между вашей музыкой и, скажем, весенними воплями котов на крышах… Для неё было бы большим наказанием, если бы нам вздумалось взять её с собой!

И в назначенный час семья заняла свои места в ложе. Виктор, Элен, Зануда, Бабушка и Красавчик, которого взяли вместо отсутствующей Кагглы. Кстати, Кагглы так до сих пор никто и не хватился, потому что дядя Винки, мастерски подделав её почерк, сочинил от имени художницы письмо, в котором она уведомляла родню, что ей пришлось срочно уехать по делам. Мэрион понимала, что это, наверное, неправильно, но пока предпочла помалкивать.