Екатерина Соболь - Опасное наследство [litres]

Мне сразу стало легче.

– Можно я пойду с тобой?

– Ни в коем случае.

Говорить после пробуждения стало труднее, язык ворочался во рту тяжело, как колода, но хотя бы ясный и внятный голос пока что был при мне. Надо было как можно скорее им воспользоваться.

– Я ее приведу. Отдохни.

– Нет, нет, я буду работать над раствором. Может, поднять электропроводимость? Попробую изменить состав солей. – Он беспомощно потер затылок. – Ты немного покосился, я мог бы попытаться поправить, но…

– Но что? – глухо спросил я.

– Но я попытался выправить кости номеру два, и это ускорило его кончину, – обреченно проговорил он. – В таком теле все очень хрупко, лучше не вмешиваться. Давай я немного пополню тебе раствор, не заменяя его. Вид у тебя пересохший. Это поможет ненадолго, но все же лучше, чем ничего.

Он засуетился около стола и бесцеремонно воткнул мне в сгиб локтя иглу прямо через сюртук. Несколько минут мы стояли молча. Я даже укола не почувствовал.

– Старайся не помереть, – неловко проговорил он, не глядя мне в глаза. – Это будет потеря для науки.

– Не собираюсь я помирать, – фыркнул я как можно веселее и подождал, пока он вытащит из меня иглу. – Если я приведу ирландку, тебе придется признать, что я не тупой.

– Ну нет, этого я признать никогда не смогу. Хотя, конечно, смотря с кем сравнивать. Если со мной – без шансов. Но, скажем, по сравнению с курицей ты, безусловно…

Я побрел наружу прежде, чем он успел закончить свои возмутительные рассуждения.

Помимо безымянной подворотни, единственным местом, где я видел Молли, был сад леди Бланш. Туда я и отправился. Может, леди подскажет, где ее найти? А если не подходить близко, так она, может, и не заметит, как я плох.

Идти с каждым шагом становилось немного легче. Я, кажется, сделал открытие: когда долго не двигаешься, становится хуже, словно этот мерзкий раствор застаивается в ногах. Надо будет рассказать Бену.

Размышляя об этом, я дошел до подъездных ворот поместья Роуз, но там оказалось заперто. Потом обнаружился еще один неприятный сюрприз. Какое-то время я звонил в колокольчик на воротах, надеясь привлечь внимание слуг, но вместо них из особняка вылетела старая седая такса и понеслась ко мне. Добежав до забора, она уставилась на меня и захлебнулась злобным лаем. Может, конечно, она всех так встречала, – но вдруг собаки, как и лошади, чуют таких, как я?

Мы с таксой какое-то время сверлили друг друга взглядами. Я двинулся вдоль забора на поиски еще одного входа, но собака с низким ворчанием пошла вдоль забора со своей стороны. Я надеялся, что она отстанет, но прошло минут пять, я страшно утомился, забор казался бесконечным, а такса меня все не покидала. Я остановился. Тут было очень пустынно, так что в голову мне пришла новая мысль.

Чего только не сделаешь ради жизни! Решетка была ажурная и очень удобная на вид. Не знаю уж, пользовался ли ее удобством кто-то кроме меня, но я полез вверх, гипнотизируя взглядом собаку. Та опять начала заливаться лаем. На такую истерику уже давно должны были выбежать слуги, но никто не явился, и я продолжал лезть, изнывая не от страха, а от неловкости. Что, если кто-то застанет меня, джентльмена, за таким занятием?

Собака продолжала возражать, но я уже невесомо спрыгнул на другую сторону. Хоть какое-то преимущество нашлось в том, каким легким стало мое тело. Такса попятилась.

– Кусай, – сухо проговорил я, глядя ей в глаза. – Боли я все равно не почувствую, так что или кусай, или заткнись.

Она захлебнулась лаем, потом умолкла. Я удовлетворенно кивнул и пошел через пустынный, изрытый канавками сад. Такса подавленно брела за мной. То, что я не такой, как другие люди, ее все-таки пугало, и она решила со мной не связываться.

Десять лет назад дом был белоснежным, теперь казался приглушенно-пыльным – побелку давно пора было обновить. Молли, увы, нигде не бродила, и я осторожно зашел в дом. Похоже, запирать двери мои собратья-аристократы не очень-то любили. Если выживу – точнее, оживу, – напишу в «Таймс» статью о важности дверных замков. Может, во мне дремлет великий журналист! «Джон Гленгалл бесстрашно открывал людям самые темные стороны жизни Лондона: от ночных грабежей до ходячих мертвецов, нарушающих границы частной собственности». Я улыбнулся.

У Гарольда особняк был модным и по-королевски роскошным, а эти интерьеры скорее навевали мысли об уютных чаепитиях. Такса шла следом, взирая на меня с немым укором. Я крался через анфиладу комнат, и так пока никого и не встретил. Уж что-что, а красться у меня теперь получалось отлично, совершенно бесшумно. Я дошел до холодной светлой гостиной и тут услышал шаги, тоже очень тихие.

Великолепную леди Бланш я помнил с детства, но едва узнал ее в женщине, заглянувшей в дверь. Неизменной осталась разве что красота наряда, сейчас, впрочем, неуместная, – часы в ее бесчисленных гостиных вразнобой пробили час дня, а она оделась к ужину. Платье было дорогим, но немодным, будто леди давно уже не шила ничего нового. Сейчас дамы носили смехотворно широкие рукава, а у нее были маленькие облегающие рукавчики, едва прикрывающие плечи, – такие носили в годы моего детства. Леди казалась искренне обеспокоенной, будто кого-то потеряла.

Я хотел было спрятаться, но поздно, – она уже смотрела на меня, и с куда меньшим удивлением, чем я ожидал. Дама, видя незнакомого мужчину в доме, должна бы испугаться, но леди Бланш расплылась в улыбке.

– Бонжур, – сказала она, с явной симпатией глядя на меня.

– О… – пролепетал я и даже оглядел себя: вдруг снова стал живым и красивым? Но нет, увы. – Здравствуйте.

Леди Бланш радостно всплеснула руками.

– Я вас ждала. Уж думала, вы никогда не придете. Прошу!

Она скрылась за дверью, и я, недоумевая, побрел за ней.

– Где мы продолжим? Вы предпочитаете гостиную? Спальню? Сад?

Я, совершенно сбитый с толку, что-то проблеял. Но она ждала ответа, так что я растерянно пробормотал:

– Выбирайте сами.

– Для своей работы вы весьма нерешительны, – пожурила она. – Но я буду рада выбрать сама! Вы очень любезны. Пожалуй, малая гостиная подойдет.

Она привела меня в одну из гостиных, торжественно села, расправила складки платья и протянула мне унизанную кольцами руку. Я нерешительно взял.

– Ледяная длань, как и писали поэты, – прошептала она и чуть сжала мои пальцы. – Ну, я готова. Всегда хожу приодевшись на случай вашего визита. Не хотела, чтобы вы застали меня в неглиже. Я даже собиралась сегодня надеть свои любимые рубины, но нигде не могу их найти.

Может, она принимает меня за врача?

– Я ищу вашу садовницу, – сказал я, продолжая держать ее руку.

– О нет! – вскричала она и картинно прижала свободную руку к груди. – Как вы можете быть так жестоки к этой малышке? Неужто и ее час пробил?