Екатерина Соболь - Опасное наследство [litres]

Вдруг у Бена не получится? И тогда вопрос в том, хочу ли я провести оставшиеся мне часы в лодочном сарае? От страха у меня сжалось сердце. Я не хочу умереть полностью. Не хочу. Ни за что.

Но вот сейчас, рядом с этой наглой простолюдинкой, которая, похоже, угасает так же, как я, я чувствовал себя почти живым. Что, если в этом смысл? Провести полдня на всю катушку, выяснить, кто убил меня, а потом… Я замотал головой. Думать о том, что будет потом, было невыносимо.

Наверное, простой народ относится к смерти не так, как мы: проще и без драмы, судя по тому, с какой снисходительной улыбкой Молли наблюдала за моими метаниями. Я ей даже позавидовал.

– Не волнуйся так, старушка, – утешила Молли таксу, все это время крутившуюся рядом. Та подходила ближе, потом отступала, словно никак не могла решить, нравится ей Молли в таком состоянии или уже нет. – Все утрясется. Ну-ка, иди сюда.

Собака, как ни странно, подошла, и Молли почесала ее за ухом.

– Давай, присматривай за хозяйкой. Будешь теперь за старшую. Иди домой! Где хозяйка? Ищи! – Такса грустно помахала хвостом и потащилась к дому, глубоко утопая в грязи. Молли глянула на меня. – Как она там?

– Странная. В бриллиантах и вечернем платье с утра.

– А, ну, значит, все в порядке. – Ее лицо омрачилось. – Славная она женщина. Но не могла же я ей в таком виде показаться! Не хочу пугать. Она знает, что я?..

– Умерла? Нет. Но она приняла меня за Смерть, – брякнул я, и Молли хихикнула.

– Ой, да, вот настолько вы плохо выглядите, мистер. – Она поразмыслила. – Ладно, знаете что? Она частенько забывает, о чем разговор был. Надеюсь, и сейчас забудет, нечего ей думать о грустных вещах.

Молли поправила на плече сползающую сумку и набросила плед на голову. Вот теперь я понял, зачем она избавилась от пальто: она куда-то собиралась. Пальто все в крови и привлечет внимание, а пледом можно еще и лицо закрыть.

Она оглядела голый сад так, будто прощалась.

– Эх, грустно! Я все мечтала, каким будет сад, когда зацветет. А мне теперь этого не увидеть, вот ведь как паршиво. – Сказала она это смиренно, без отчаяния, и у меня заныло в груди. Нет, нет, я не хочу умирать. – Ну все. Я ухожу, задержать меня вы не сможете, это мы уже выяснили в честной драке. Если хотите, присоединяйтесь.

Она плотнее завернулась в плед и решительно пошлепала к заднему выходу из сада. Ветер шевелил черные ветки, но кожей я его не чувствовал. Я представил, как возвращаюсь к Бену, и мне стало тоскливо. Что, если ирландка и профессор правы, а я ошибаюсь? Что, если все кончено?

«Я – ходячий мертвец». Попытался сказать это вслух, но губы у меня задрожали, и я не смог. Но мысленно – сказал.

Единственным ярким пятном в этом черно-белом, умирающем, тоскливом мире был удаляющийся плед в шотландскую клетку. И я пошел за ним.

Молли я догнал с трудом, и все же мне показалось: она нарочно шла не слишком быстро.

– Почему песня про Файонна именно о деньгах, спрятанных от жены? – спросил я, поравнявшись с ней. – Есть на свете преступления и похуже.

– У нас с древности так: все общее, – охотно пояснила Молли. – Мы бедные, иначе не выжить. Земля неплодородная, то ли дело у вас тут! Кто собрату не поможет или скроет от него еду или деньги, тот преступник.

– Aliis inserviendo consumor , – пробормотал я.

Кто же знал, что ирландцы, оказывается, живут согласно девизу моей школы!

– Чего за тарабарщина? – нахмурилась Молли.

– Это латынь. «Ставить служение выше собственных интересов».

Она удовлетворенно кивнула.

– Не знаю уж, кто такой этот Латынь, но он совершенно прав!

– Латынь всегда прав. – Я еле сдержал улыбку.

– Славный он парень, – одобрительно кивнула Молли и шутливо подмигнула. – Познакомите?

– Не могу. Он умер, – ответил я и хрипло рассмеялся.

Территорию поместья мы покинули в лучших традициях Бена: в дальнем углу сада парочка прутьев решетки были отогнуты каким-то инструментом. Интересно, есть в Лондоне особняк, у которого не найдется тайного лаза в сад? Я бы включил это в свое исследование для «Таймс».

Протиснувшись между прутьев, мы вышли в тихий переулок.

Путь оказался неблизкий. Сначала шли по приличным улицам, и я с завистью провожал взглядом прекрасно одетых дам и господ. Они беззаботно прогуливались, улыбались, заглядывали в лавочки. Вот так и я должен был гулять, а не тащиться куда-то, полумертвый от усталости (ладно, просто полумертвый). Пошел снег – мелкий, едва заметный. Он касался моего лица и рук, но привычных уколов холода я не чувствовал, и от этого мне было грустно.

Один раз мы не сговариваясь остановились перед витриной дорогой кондитерской. Какие там были выставлены пирожные! Разноцветные, удивительно тонкой работы. Мы постояли под снегом, любуясь пирожными, как угрюмые призраки. Я мог бы себе позволить таких хоть сто штук, будь я жив. Ну почему я не успел! Я-то думал, у меня полно времени впереди. Молли, кажется, столь глубокими размышлениями себя не затрудняла, просто сверлила взглядом пирожное с фигурками маленьких конькобежцев. Примерно так голодные уличные коты смотрят на кусок мяса.

Обычно мысли о различиях между мной и бедняками казались мне весьма приятными, но почему-то не в этот раз.

– Я бы купил тебе его, – великодушно сообщил я.

Молли глянула на меня. Я ждал приличествующих случаю благодарностей, ну хоть какого-то восхищения моей щедростью, но она повернулась и молча пошла дальше.

Вскоре я понял, что идем мы примерно в ту сторону, где я нашел раненую Молли.

Вот уж о том, что не познакомился при жизни с этой частью Лондона, я точно не жалел. Оказалось, ночью я видел эти кварталы в их лучшей версии: темными и тихими. Сейчас тут бесцеремонно толкались люди, повсеместно кто-то ругался, а от простоты местных нравов меня бы затошнило, если бы могло. Помои в сточных канавах, мусор в подворотнях. Особенно мне запомнилась компания грязных детей, игравших с ножом прямо на дороге. Честное слово, я своими глазами видел: они метали нож в землю и смотрели, у кого он воткнется дальше. Прохожие ругались, но не на оружие, а на то, что карапузы расселись на дороге и мешают им пройти.

– Я не удивлен, что такие, как ты, часто заканчивают свои дни в тюрьме, – сказал я, желая отыграться за то, как холодно она приняла мою любезность.

Молли глянула на меня из-под края одеяла.

– А я не удивляюсь, что таких бездельников, как вы, все презирают.

– Кто? – возмутился я.

– Да все приличные люди.