Екатерина Соболь - Опасное наследство [litres]

– Нет. – Я оскорбился такому предположению. – Просто…

– Что «просто»?

– Отец служил у вас, вот и привез.

– Ерунда. Добрый Джентльмен уж точно не был из тех козлов, что захватили наш остров.

– Ха! – возмутился я. – Еще как был! Командование пятого ирландского полка, пятнадцать лет в армии, он герой вообще-то! Ему и титул, и земли пожаловали за… Ну… – Тут я увидел, как она сурово на меня смотрит, и немного смешался. – За военные достижения.

– За порабощение нашего народа. – Она затрясла головой. Такое же горько разочарованное лицо у нее было после беседы с ее драгоценным Флинном. – Я думала, он хороший, а он мою страну ограбил!

Она гневно пошла было в сторону двери, потом вернулась.

– Так вот почему он помогал нам… – пробормотала она, мрачно разглядывая оленя. – Мне всегда казалось, что он будто вину заглаживает. А зачем еще такому богатому джентльмену нас пестовать? Теперь хоть понятно за что.

– Уходишь? – храбро спросил я.

Молли несколько секунд поразмышляла, потом качнула головой.

– Не. Это же, получается, и мой дом тоже, раз все тут на наши деньги построено.

Ничего себе наглость! У меня прямо челюсть отвисла, и Молли это, похоже, понравилось. Она хохотнула и прошлась по гостиной, выпятив грудь: видимо, изображала важную даму.

– Ваш план мне теперь еще больше нравится, – со злорадным весельем сказала она. – Мои собратья будут есть и пить то, что принадлежит им по праву! Ладно, давайте приступим. Говорите, где тут у вас – у нас, мистер! – самая большая комната с самым большим столом.

– Это называется парадная столовая, – пробормотал я и, пока вел ее за собой, не удержался от комментария: – Между прочим, муж твоей леди Бланш тоже служил в Ирландии. Вместе с моим отцом.

– Серьезно?! – возмутилась она. – Куда мир катится! Ладно, леди хотя бы не водружает символы нашей несчастной захваченной земли посреди своих богатеньких комнат! – В столовой Молли остановилась, будто уперлась в стену. – Ой. А рубины-то добывают у наших соседей, шотландцев, их вы тоже подло захватили! Вдруг те рубины, что я украла, тоже почти наши? А значит, не такое уж большое преступление я совершила! И вот это все тоже, считай, наше.

Она прижала к себе сумку с подсвечниками и булавками, которую по-прежнему таскала за собой. Я расправил плечи.

– Это возмутительно, – отчеканил я. – Военные не выбирают, где служить, они исполняют свой долг. Трофеи, добытые на войне, во все времена считались справедливой добычей. А тайно грабить больную женщину – это презренно. Если ты считаешь, что это пристойно, тебе не место в моем особняке и можешь немедленно его покинуть.

Ого, как я разошелся! Никогда не думал, что кинусь защищать честь своего папаши, но почему-то меня задело, что его достижения не ценят. Я уже испугался, что Молли скажет: «Ну и пожалуйста, я пошла», но она взглянула на меня неожиданно смиренно. В мягком свете подсвечников она казалась почти живой – уж точно не такой мертвой, как днем.

– Ладно, правильно вы меня отчитали. – Молли вздохнула. – Эх, ну у вас и пыльно! Слуги-то есть? Плохо работали, – авторитетно заявила она. – Вон на картинах пыль прямо столетняя. Ладно, протирать некогда, они уже, наверное, придут скоро. Хоть огонь в камине разведу!

Молли опустилась на колени на медвежью шкуру перед камином и начала складывать в него дрова, аккуратно лежавшие на подставке рядом.

– Даже медведь небось ирландский, – проворчала она, покосившись на шкуру.

Я пропустил это мимо ушей. В камине уже заплясали первые огоньки, они манили меня с невероятной силой. Я протянул к ним руки, но…

– Тепло чувствуете? – уныло спросила Молли. – Вот и я нет.

Я попытался поднести ладони еще ближе к огню, но она дернула меня за рукав:

– Поджариться решили?

– Разве что немного подрумяниться, – сообщил я, и она криво улыбнулась.

– Где тут еда хранится?

Я задумался. Еду мне подавали на стол.

– Наверное, где-то на нижних этажах. Чувствуй себя как дома, можешь все подготовить, как опытная служанка.

Она сурово качнула головой.

– Мы сейчас в равном положении, я вам не служанка. Я иду искать еду, а вы накройте на стол. Знаете, где посуда хранится? – Я покачал головой. Откуда мне знать? – Ох, ну вы даете! Ладно, хоть стулья к столу подвиньте! Сможете?

С поисками посуды и еды Молли справилась блестяще – вот что значит служанка!

– Джем, сухари, вяленое мясо, еще джем, засохший кекс, три бутылки вина, копченый сыр, – огласила она, расставив добычу на столе. – Неплохо! В такие моменты очень жалеешь, что не можешь проголодаться. Но вообще-то запасов мало на такую ораву. Я думала, в домах вроде этого всего полно.

– Может, в оранжерее что-то осталось? Вроде этого… салата мангольд.

Молли просияла.

– Я, когда только приехала к вам, первый месяц в Фоскаде жила. И Добрый Джентльмен все время приходил к нам с овощами и букетами какой-то зелени. Говорил, это салат для здоровья. Мы из него суп варили! Никогда не могла понять, где он все это зимой берет, прямо волшебство какое-то. А чего такое «оранжерея»?

И я повел ее в оранжерею. Я не бывал там с детства, но дорогу в эту стеклянную пристройку помнил отлично. И сейчас у меня сжалось сердце: в моей памяти оранжерея навсегда осталась солнечным, теплым местом с цветами и мамой, сидящей на складном стуле, а сейчас там был холод, хоть и не такой лютый, как на улице. Сквозь стеклянные стены было видно только темноту. Никаких цветов, только жалкая подмерзшая зелень. Впрочем, Молли бросилась к ней с восхищением и начала что-то нежно ворковать, перебирая листья и вытаскивая из земли какие-то грязные корешки.

– Репа! Свекла! Ох, вот эти листья были вкусные, я их помню!

Приятно было видеть, как кто-то снова здесь возится. Молли набрала полные охапки подмерзших листьев и кореньев и потащила их в столовую. Воды в доме не нашлось, таскать ее было некому, так что корнеплоды она быстренько обожгла на огне, держа щипцами, а салаты протерла от земли краем пледа. Сложила все это в вазу и довольно водрузила ее в центр стола.

Потом мы занялись приготовлениями более тонкого свойства. Картину, висевшую над камином, – очередное символическое воспевание горестей Ирландии – сняли, а вместо нее притащили из кабинета и повесили портрет моего отца. В основном, конечно, все это делала Молли, которую даже в ее состоянии смело можно было прозвать Мощная Молли. Я помогал чем мог: стоял рядом и давал советы.

На портрете отец был в военной форме, куда более молодой и привлекательный, чем я его помнил. Молли тяжелым взглядом сверлила его лицо, пока вешала и выравнивала картину, стоя грязными ботинками на стуле, обитом шелком.

– Ладно, все равно хороший он был человек, – сообщила она после долгих размышлений и спрыгнула на пол.