Екатерина Соболь - Опасное наследство [litres]

– Что такое, – простонал хриплый голос у меня над ухом. – Что происходит?!

Я с трудом повернул голову. Мы с Молли все еще лежали на железном столе, а все остальное выглядело как после погрома. Пол был усыпан инструментами, тряпками, осколками склянок, даже весло, недавно висевшее на стене, валялось в углу. Прямо надо мной навис Бен в перекошенном пенсне.

– Я гений! – воскликнул он. – Джонни, слышишь меня? Джонни!

– Слышу, – простонал я.

Вокруг было столько всего, требующего внимания: разруха в сарае, восхищенный Бен, мое собственное тело, которое, похоже, все-таки не умерло, а еще к ним снова прибавился голос над ухом:

– С ума сойти! Доктор, вы меня опять, что ли, вернули?

На этот раз я присмотрелся к Молли как следует и наконец понял, что изменилось. Я так привык к ее мутным глазам, что уже и не замечал, как плохо они выглядели. А сейчас таращившиеся на меня глаза были ясными. Дыхание, раньше такое поверхностное и редкое, стало оглушительно громким. Кожа была все еще бледной, но синий оттенок исчезал на глазах. Мы потрясенно уставились друг на друга. Молли дышала очень часто, все чаще и чаще, а потом вскинула руку и схватилась за бок.

– Ай. Ай! – Она сморщилась. – Чего такое?

– Это боль, – прошептал Бен. – Потрясающе!

– Совсем не… ай-й-й… потрясающе!

Я продолжал смотреть, не в состоянии отвести взгляд ни на секунду и выяснить, как дела у меня самого. Своими глазами наблюдал чудо и не мог оторваться. Бен, похоже, испытывал схожие чувства.

В этот момент я думал об отце. О том, как он много лет назад вот так же увидел, как мертвое становится живым, и уже не смог этого забыть. Теперь я понимал его. Молли кривилась от боли, лоб у нее вспотел, она хваталась идеально гнущимися пальцами за бок, стонала и задыхалась. Словом, выглядела абсолютно живой.

Я посмотрел на Бена – странно было, что он молчит уже так долго. Бен сиял. Голова в крови, волосы спутаны, сюртук весь измят, и все же я никогда еще не видел его таким счастливым.

«Похоже, кровотечение остановилось, – отметил я про себя. – Если бы место удара не поджило, кровь все еще текла бы, а так, судя по цвету, она уже подсыхает». От этой мысли я фыркнул. Общение с Беном зря не проходит – начинаешь мыслить теми же понятиями.

– Бен, иди сюда, – хрипло сказал я.

Он наклонился ближе, и я, кое-как приподнявшись, обнял его. Бен похлопал меня по спине.

– Ох, Джонни. – Бен напрягся. – Ты холодный. Как себя чувствуешь?

Я задумался. Вообще-то чувствовал я себя примерно так же, как когда закрыл глаза, но чуть поживее. Впрочем, не намного. Пальцы Бена пощупали мою шею.

– Проверяешь пульс? – деловито спросил я, когда молчание затянулось.

Я участвовал в нескольких оживлениях, включая собственные, и чувствовал себя знатоком.

– Да, – натянуто ответил Бен. – И он не участился, а даже, я бы сказал… Оживленное тело не достигает частоты пульса выше сорока ударов в минуту. Это и то слишком медленно, я был уверен, что ниже невозможно. У тебя сейчас тридцать. Это подозрительно.

Вот что было странно в том, как я себя чувствовал: я казался себе удивительно легким, бестелесным, как призрак. Я ощупал свое лицо и отдернул руки. Теплее оно не стало, это уж точно. Я перепуганно уставился на Бена. Мы удрученно помолчали. Молли рядом продолжала ерзать, охать и пихать меня ногой.

– Ты не ожил, – пробормотал Бен. Меня тронуло, что он смотрит на меня без отвращения, просто встревоженно, как на больного. – Но ты… Ты вернулся.

Он начал бесцеремонно меня ощупывать. Я покорно сидел.

– Это невероятно, Джонни. Некроз тканей, который уже зашел очень далеко, откатился к тем значениям, которые были при первом оживлении. Подвижность конечностей… Джонни, шевели пальцами!

Я послушался. Пальцы шевелились весьма неплохо, хоть выглядели по-прежнему так себе.

– Подвижность восстановлена до уровня первоначальных значений после оживления! – радостно завопил Бен. Настроение у него мгновенно исправилось. – Ты не ожил, и все же произошло нечто, с точки зрения медицины необъяснимое!

Разговор был, конечно, странный, и все же приятно было видеть Бена таким увлеченным. Проснувшись на этом столе в первый раз, я был так занят своими чувствами, что не насладился искренним счастьем брата, но больше не собирался повторять прежние ошибки и просто смотрел ему в лицо.

– Сухость кожных покровов снизилась, уровень гидратации поднялся, хотя раствор не был пополнен! – Бен был в восторге, как будто рассматривал выдающееся произведение искусства. – Впрочем, бледность сохранена, то есть полное оживление, к сожалению, не достигнуто. Джонни, прости, я должен…

Он схватил со стола иглу и вогнал мне в палец. Я даже не поморщился. Мы вместе посмотрели на прозрачную каплю, выступившую на месте укола.

– Селезенка, увы, не заработала, – грустно сказал он и покосился на Молли. – А ты прекрати орать и радуйся. Думаю, именно она у тебя и болит. Снова начала вырабатывать кровь, а это вообще-то не просто. Боль – это счастье.

– Да кочергой по башке себе долбаните и скажите, что это счастье! – застонала Молли и упала назад, по-прежнему отчаянно хватаясь за бок. – В меня как будто снова нож воткнули!

– Джонни, я не понимаю, как это возможно, – мрачно сказал Бен, повернувшись ко мне. – Этот твой камень действительно оживил ее, и об этом я подумаю позже, но куда более странно, что он… Да, он не смог оживить тебя, как я надеялся, – ты был прав, его хватило на одного, – но видел, какая была вспышка? О, какая была вспышка! А потом словно звуковая волна! Я думал, нам крыша на головы упадет. Что-то определенно случилось! Камень как будто развернул процесс твоего обветшания вспять. Руки хорошо двигаются, голос чистейший! – Бен вытащил камень из провода, куда ухитрился его вставить, обмотав тончайшей проволокой, и внимательно оглядел. Тот больше не сиял, словно лишился сил. – В общем, последствия эксперимента пока мне неясны.

Тут Молли заорала особенно громко. Я подумал, что она испытывает очередную боль в своем новообретенном живом теле, так что близко к сердцу эти звуки можно не принимать, но она продолжала вопить, и я покосился на нее. Молли, кое-как приподнявшись на локте, таращилась куда-то поверх моего плеча. Я посмотрел туда – и сам чуть не заорал.

Гарольд, еще недавно лежавший неподвижно, как один из предметов, которые встряска сбросила со своих мест, внезапно сел. О нет. Что за непобедимый старик! Гарольд посмотрел на нас. Я приготовился что-нибудь сказать, но взгляд его был удивительно пуст, на лице – никаких эмоций, словно он даже вспомнить не мог, кто мы такие. Гарольд встал, вполне плавно и ловко для своего возраста, и мы невольно сбились вместе – было что-то пугающее в том, как равнодушно он смотрел на нас. Но он развернулся и, хрустя ботинками по осколкам, направился к двери, по-прежнему распахнутой.