АНАТОЛИЙ ГОЛОВКОВ - Победившие не вернутся

Они перевезли металлолом на ферму.

Из одних деталей дедушка свинтил курятник, в котором куры охотно и в немалом количестве несли яйца. Из других соорудил ветряную мельницу, с помощью которой готовили комбикорм для свиней.

Первая мировая война почти не коснулась этой деревеньки в нейтральной Швейцарии, высоко в горах.

К мотору, который валялся в сарае, дедушка долго не прикасался. Будучи настырным и любопытным, он попытался оживить движок, на котором было выбито авторитетное клеймо «Эно-Пельтерн». Но вскоре убедился, что механизм не подлежит восстановлению. И в тот день, когда он собрался погрузить его на телегу, чтобы сдать на переплавку, его внимание и привлекло красноватое свечение, которое исходило из-под кожуха.

Дед снова взялся за инструменты, и вскоре извлек странную деталь. Это был металлический треугольник, в центре которого находился минерал неправильной формы с каким-то золотым знаком на поверхности.

Он положил его перед собой и стал разглядывать.

Дедушка в молодости работал механиком и разбирался в двигателях внутреннего сгорания. Он точно знал, что в технических изделиях все подчинено целесообразности, и в них не бывает ничего лишнего. И не мог взять в толк, какую роль играет в механизме эта странная деталь.

Пока он раздумывал, пыхтя трубкой, сарай задрожал.

Замычали коровы, заблеяли овцы и козы, со стен сорвалась утварь.

Дедушка сначала не испугался: небольшие землетрясения в горах не такая уж редкость. Он погасил трубку, и на всякий случай встал в дверном проеме. Толчки и дрожание прекратились, и в зловещей тишине все вещи вокруг – косы, серпы, грабли и даже тяжеленный колун для дров – сорвались и поднялись в воздух. Это испугало фермера. Сам он тоже оторвался от пола, и плавно стукнулся макушкой о верхнюю перекладину. Дедушка не хотел лететь выше. Поэтому он ухватился за крепежную скобу на косяке, и его взору предстала еще более впечатляющая картина.

Курятник, – собранный его руками и тяжеленный, как сейф в магистрате, – оторвался от пола и медленно вращался под самой крышей между стропилами. Куры заорали и от страха стали нести яйца. Причем снесли даже те, от которых давно ничего не ждали.

Подобная дребедень кого угодно могла испугать. Но кроме деда свидетелей волшебного парения предметов рядом не оказалось: вся деревня собралась на воскресной мессе.

Он положил минерал в жестяную коробку из-под пасхального печенья, захлопнул крышку, и чудеса прекратились.

Когда старый фермер успокоился, ему пришли в голову две более или менее здравые мысли.

Первая: расскажи он кому-то о необычном камне и его свойствах, – не поверят. А если и поверят, станут завидовать. И вторая: от находки, учитывая суровое военное время, кроме неприятностей ждать нечего.

Поэтому он закопал коробку в саду, на яблоне вырезал метку, чтобы после войны можно было откопать чертову штуковину и продать подороже.

Однако, не дождавшись победы кайзера над остальным глупым миром, старик схватил пневмонию и слег. Слабость все больше одолевала его, начался жар, внучка позвала пастора. После причащения, когда священник удалился, старый фермер поманил внучку пальцем, велел наклониться к нему и на последних издыханиях поведал о том, где спрятан «волшебный камень», который мог принести ей больше пользы, чем наследование фермы.

Глава 7. Взаперти

Лейбович, приехавший в гости к Хейзеру, сидел у него на террасе, поглощая листья салата и болтая.

Он был возбужден. На лице его вспыхивали розовые пятна, лоб покрывался капельками пота, хотя в уютном городке рядом с озерами и довольно высоко в горах, было не жарко.

Но Лейбовича можно было понять: ему удалось вырваться из воюющей страны. Из империи, которая вела себя на войне жестоко и упрямо, восстановила против себя полмира, и все равно мечтала о победе. Лейбович говорил, что только в Швейцарии может дышать полной грудью, наслаждаться покоем и давно забытым ощущением безопасности.

В Австрии призывают в армию врачей. Лейбовича хотели отправить в действующие войска. Но он уцелел. Не из-за сердца или геморроя, за него вступилась криминальная полиция.

– Неужели за тебя хлопотал Шлоссер? – молвил Хейзер удивленно.

– Да. Поднял дикий шум. Дошел до генерального штаба. Он заявил, что не позволит рисковать одним из самых опытных судебных медиков Граца, да и всей Штирии. Мне выдали белый билет.

Лейбович восторгался каждой сменой блюд, и поэтому больше, чем требовал того этикет, улыбался прислуге. О, форель с этими милыми серыми пятнышками! О, этот чудный гусиный паштет! О, горячие бернские булочки! О, шардоне, присланное друзьями Хейзера из Бургундии!

В ответ на восклицания австрийца скромно улыбалась из своего кресла жена Хейзера, Селестина, вышивая гладью на пяльцах. Когда же подали кофе, аромат которого поплыл по террасе, Лейбович чуть не расплакался. Он обхватил чашку ладонями, долго вдыхал пар благоуханного напитка, потом молвил:

– Ты не представляешь, Руди, какую бурду подают нынче у нас! И это в Вене! Бог весть, что они в кофе подмешивают! Ладно бы еще цикорий или ячмень. Правительство на всем экономит, цены взлетели до небес.

Хейзер неторопливо обрезал сигару.

– А почему ты не спрашиваешь о Спящем?

Лейбович подпрыгнул на стуле.

– Ради него я в Интерлакене! Где мой покойник?

Селестина отложила вышивание и подошла к столу.

Лучше бы Лейбович не спрашивал. Полтора года русского держали в мансарде, на третьем этаже. Специально для него соорудили потайную комнату. Ни гости, ни родня, ни прислуга не должны были знать об этом. Потом удалось построить лабораторию. Это на десяток метров ниже гаража. Ее хорошо оснастили. Чтобы соседи не заподозрили, сказали им, что рабочие роют котлован под гараж для двух автомобилей. Из гаража в лабораторию можно спуститься через потайную дверь.

– Дорого! – восхитился Лейбович.

– Продали пару аптек, – сказала Селестина, – заложили драгоценности.

– Ну, так показывай же! – воскликнул Лейбович, отодвигая блюдце с чашкой и недоеденное пирожное. – Я сгораю от нетерпения!

Они спустились в гараж.

Хейзер нажал на кнопку, бетонные панели раздвинулись, образуя проход, вспыхнуло электричество, освещая лестницу.

Внизу оказалась еще одна дверь, металлическая, с винтовым замком, как в бомбоубежище. Хейзер открыл, и они оказались в довольно просторном помещении, уставленном приборами. В особой нише стояла барокамера, к которой тянулись трубки и провода.

Под стеклянным колпаком Лейбович увидел Гардаша.

Судебный медик замер, разглядывая знакомое лицо русского. Он не похудел и не пополнел, почти не изменился, если не считать отросшей, но аккуратно постриженной бороды.