Дмитрий Казаков - Слишком много щупалец

Я на всякий случай отступил на шаг.

– Узнай это, и ты проникнешь в глубь себя… – продолжал он. – Что в тебе – кровь или дух? Обратись сам в оружие… и тогда вы сможете победить. Отправляйся на остров готов среди холодного моря… там один из Кругов, его оставила пята того, чье имя мертво… А я буду молить Хастурра и взывать к его мощи, дабы отвести угрозу и скрыться от Его взгляда.

– Большое спасибо, – кисло сказал я. – Мы, пожалуй, пойдем.

Когда мы выбрались на Рыночную площадь, я вытащил из кармана сотовый телефон и с удивлением обнаружил, что прошло целых три часа. То ли с моим восприятием что-то случилось, то ли в номере тринадцать гостиницы «Под розой» время шло с необычной скоростью.

– Ну надо же, ничего себе, – сказал Антон. – Этот старик такой безумный! Похоже, он сам верит в то, о чем говорит! Во всех этих Древнейших и прочую муть! Ну и бред, ха-ха-ха!

Но смех у него вышел натужным, совершенно неестественным.

Я и сам после визита к пану Твардовскому чувствовал себя странно, голова казалась тяжелой и пустой. Шумный и яркий Краков выглядел сном, миражом, который исчезнет, стоит моргнуть, и откроется ледяная бездна, заполненная исполинскими, могущественными, древними тенями…

– Не такой и бред, – сказала Ангелика. – Что-то же он сделал с твоим фотоаппаратом.

Бартоломью, тащивший «Никон» за разорванный ремешок, мрачно засопел.

– Стоп! – сказал я. – Надо слегка освежить восприятие, то есть выпить.

Никто спорить со мной не стал, и мы быстренько заскочили в крохотный кабачок, называвшийся «Под солнцем». Белокурая бестия заказала кофе, мы с Антоном – по пиву, и каждому еще досталось по «обважанке» – краковскому бублику.

В прокуренной забегаловке, среди пьющих и жующих людей, мне сделалось легче, тяжелый дурман начал испаряться из башки. А уж после нескольких глотков пива все окончательно пришло в норму.

– Да, так гораздо лучше, – сказал я. – Жаль, конечно, что визит к тому запаршивевшему дедушке не оправдал надежд, но ничего не поделаешь. Кое-что в статью все же можно вставить – про СС, про запретные знания. Народ любит про это читать… Слышь, Бартоломью, «лейка» не пострадала?

– Сейчас посмотрим.

Вскоре стало ясно, что «Никон» нормально пережил падение и что даже сохранился тот единственный снимок, который Антон сделал в гостинице. На нем, правда, обнаружилось нечто чудное: узнаваемый интерьер кабинета Твардовского, стопки книг, жаровня, но вместо хозяина – угольно-черный силуэт, точно дыра в изображении, провал в бездну.

– Глюк какой, что ли? – Бартоломью задумчиво подергал себя за хвостик.

– Наверно, – кивнул я. – Ха, а это ведь жертвенник!

То, что я принял за груду разноцветных кирпичей, на самом деле оказалось алтарем сложной формы: выступы, похожие на контрфорсы, темные щели на боках, и округлая впадина на вершине.

– Да, похоже на то, – согласилась Ангелика.

– Пора звякнуть шефу, отчитаться о проделанной работе. – Я допил пиво и потащил из кармана мобилу. – А то он там волнуется, наверное, слезы платочком утирает, у окна сидючи…

Антон фыркнул – представил, должно быть, нашего Арнольда Тарасовича с кружевным платочком в руке. Ангелика недоуменно нахмурилась – эх, не понять тебе, валькирия немецкая, нашего русского юмора.

В полученном от щедрот барских телефоне я порылся еще ночью, когда мы куковали в пражском аэропорту. Обнаружил там номер шефа, Рэмбо и контакты связных журнала «Вспыш. Ка» по всей Европе.

Арнольд Тарасович взял трубку после первого гудка.

– Слушаю тебя, Пат, – очень тихо сказал он.

– Привет, шеф! Нас еще не убили! – радостно сообщил я, заставив сидевшего за соседним столиком усатого пана нервно икнуть.

Не доевши журек, поляк вскочил и рванул к дверям – решил, должно быть, что рядом с ним пьет пиво страшная русская мафия.

– Не может быть, – в голосе шефа прорезалось что-то похожее на иронию. – Что нового?

Ну, тут уж я молчать не стал.

Подробно и в красках описал, как мы пообщались с сумасшедшим дедушкой, а также вкратце пересказал его бредни. Закончил же утверждением, что товарищ Твардовский однозначно свихнулся и использовать его байки нужно с большой осторожностью.

– Я понял тебя, – сказал шеф. – Но вопрос о том, что делать с полученным материалом и что делать вообще, теперь находится целиком и полностью в твоей компетенции. Ситуация в Москве сложилась исключительно тяжелая. Возвращаться вам смысла нет, для тебя и для Бартоломью сейчас будет безопаснее остаться в Европе. Ты понимаешь?

– Честно говоря, нет, – промямлил я.

– Хорошо, я тебе объясню.

Объяснения эти не заняли много времени, но к моменту, когда Арнольд Тарасович разорвал соединение, я ощущал себя так, словно только что получил чем-то тяжелым и мягким по затылку. В голове звенело, мысли не то что путались, они кружились, точно сухие листья во время урагана, а язык мой, обычно шустрый и гибкий, пребывал в настоящем оцепенении.

Когда я положил мобилу на стол, Антон посмотрел на меня с недоумением, а Ангелика спросила:

– Что-то случилось?

– Э… хм, ну… – выдавил я из себя.

Случилось? Это еще очень мягко сказано! Чтобы шеф, великий, могучий и ужасный, способный на равных бодаться с ФСБ и прочими госконторами, оказался зажат в угол! Такого я до сего дня не мог вообразить и в пьяном сне.

Надо отдать должное рассудительности белокурой бестии. Она не стала тратить времени на разговоры, а повернулась и махнула официанту. Тот получил заказ и умчался, а через пару минут вернулся и притащил на лакированном подносе граненый стакан с водкой.

Весь мир уверен, что каждый русский выпивает такой перед завтраком.

– Давай, – сказала Ангелика, пододвигая посудину ко мне. – Тебе нужно прийти в себя.

– Ты что, с ума сошла? – обрел я дар речи. – Я тебе что, алкаш, пить в одиночестве и без закуски? Антон, хоть ты меня поддержи! Эй, приятель, давай еще один стакан и жратвы какой-нибудь!

Официант удивительным образом понял русскую речь.

Второго граненого раритета в кабачке, правда, не нашлось, и нам притащили обычный, круглый. Но зато к нему подали добрую порцию настоящего бигоса – горячего блюда из мясного ассорти, грибов и кислой капусты.

Лучшей закуски под водку трудно представить.

Мы с Бартоломью разделили алкоголь по-братски, то бишь ему пятьдесят грамм, а мне все остальное. Я глубоко вздохнул и на радость посетителям кабачка опустошил стакан.

На несколько секунд впал в ступор, а затем понял, что начинаю оживать.

– Слишком много новостей для одного дня… – сказал я, схватил ложку и принялся за бигос.