Юрий Кемист - Три выбора

После этого я поворачиваюсь на правый бок, руки ложатся под голову, мысли начинают путаться, всплывают какие-то смутные образы, тело сладко легчает, образы приобретают конкретику, но, одновременно, я все ещё слышу и шум проехавшей мимо окна машины, и вздох с почесыванием Джима в прихожей, и отрыв капли из подтекающего кухонного крана. В какой-то момент по телу пробегает сладкая судорога, которая ещё ощущается сознанием как событие здешнего мира, а дальше…

Время перестает течь плавно, последние границы между сном и явью тают, и я, наконец, спокойно, не удерживая себя «здесь и сейчас», погружаюсь в другую реальность – истинную реальность своего мультивидуума, существа неописуемой сложности, эвереттического змия с гуголами голов (куда там до него сказочному «шестиглавому»!), живущего мириадами жизней в миллионах различных ветвей альтерверса, для которого сегодняшний день со всеми его проблемами – не более чем мгновенный красно-оранжево-желто-зелено-голубо-сине-фиолетово-риново-неолово-синатовый блик на мельчайшей чешуйке его шкуры. Погружаюсь для того, чтобы через очередное из бесконечного ряда воплощений моего «Я» дать свободу бытия или отяготить его бременем какую-то другую чешуйку, волосок, жгутик этого эвереттического змия.

Единственное, чего я боялся – это возможности совершить во сне убийство или самоубийство вследствие падения «берлинской стены морали» при наступлении блаженного единения со всеми членами своего мультивидуума, ужасаясь несоизмеримости категориальных способностей, помещающихся в мозговых извилинах. Вот только почему?..

Ночной морок

– Что это, Игорь Петрович? Откуда здесь чужие вещи? До сих пор я был хозяином в этом кабинете! И все, что здесь появлялось и делалось, было обусловлено только моей волей!

Он резко закрыл дверцы. В последнее мгновение, перед тем как сомкнулась щель между ними, порыв воздуха, возникший от резкого движения рук Василия Васильевича, ударил в висевшие на вешалках костюмы. Они чуть шевельнули рукавами, как будто делая отмашку, и Василий Васильевич, побледнев, начал оседать на пол.

Я вскочил со своего кресла, подхватил его обмякшее тело и посадил за стол.

– Василий Васильевич! Успокойтесь и возьмите себя в руки! Посмотрите: менора и часы стоят СЛЕВА от Вас, а записку Вы положили в ПРАВЫЙ ящик стола. Но Мефодий нашел свою в ЛЕВОМ, под менорой и часами! Значит, это было не У НАС, а в каком-то другом, параллельном мире!

И костюмы эти – для разных воплощений «анти-Я» вашего мультивидуума при очередном его появлении «у нас». Вы просто случайно попали в его гардеробную, когда он ещё не решил – в каком обличье он будет (или не будет!) противостоять вам сегодня в этом мире. Но реальность того, будет ли он «здесь и сейчас», зависит от результата декогеренции нашего с вами сегодняшнего состояния и его намерений. Теперь давайте посмотрим – что же сегодня нас ждет.

Я подошел к шкафу, открыл дверцы, и мы оба увидели ряд полок, на верхней из которых лежала великолепная итальянская трубка и изящная трубочная зажигалка с боковым факелом, сделанная в форме компьютерной флэшки…

Утренний морок

Ефим Семенович был благодушен и расслабленно откинулся в своем любимом кресле перед рабочим столом, стоявшим у дальней стены его обширного кабинета.

Слева, за широким окном, раскинулась панорама Морквы-реки с фигурками стоящих на набережной рыбаков, одетых в голубые комбинезоны. Заходящее солнце уже сменило свой цвет с полуденного неолового на вечерний оранжевый, который и проложил по темной воде красиво дрожащую полоску с риновым оттенком, на фоне которой рыбаки смотрелись очень красиво.

На столе лежала «особая красная папка» для важных документов.

Я сидел на своем обычном месте, у шкафа, а перед Ефимом Семеновичем пустовало кресло «для гостей», ожидавшее прихода с минуты на минуту молодого хлыщеватого порученца-«инкассатора» из «Росценка».

Ефим Семенович улыбнулся, одновременно виновато и залихвацки, как-то особенно приветливо посмотрел на меня, и вдруг предложил:

– Ну, конец – делу венец! Подпишем бумаги, спровадим этого «инкассатора» – и по рюмочке «Морквы Златоглавой» со льда! У меня тут в баре припрятана одна старая, ещё из «Березки», бутылочка… А под это дело и об эвереттике вашей поговорим!

Предвкушая глоток этого ледяного наслаждения, он взял в руки папку, раскрыл ее, недоуменно посмотрел на содержимое, потом – со страхом – перелистал все бумажки, и, наконец, вопросительно и озадаченно уперся взглядом в меня.

– Что это, Георгий Евгеньевич? Откуда здесь эти стишки про звон колоколов? Где текст Договора и Аккредитив!? И куда пропала эта «бумажка»?? Она ведь стоит двадцать один миллион!!! До сих пор я был хозяином в этом кабинете! И все, что здесь появлялось и делалось, было обусловлено только моей волей!

Он резко закрыл папку. Возникший при этом порыв воздуха выхватил из нее какой-то листок, который кругами стал планировать на пол.

Ефим Семенович, побледнев, начал оседать, валясь на бок…

Глава 1

Я очень не люблю первые полчаса после пробуждения. Каждый раз, осознав, что я проснулся, я с неприязнью жду включения в жизнь. И с неизбежным раздражением отслеживаю работу какого-то внутреннего оператора.

Он коммутирует связи в блоках памяти, отключая линии сновидений и включая воспоминания о самых близких, о прошедшем дне, о том, что столица Мадагаскара – Атананариву, что постоянный ток изучали Ом и Ленц, о цветах нашего государственного флага – знаменитом «белорике» – бело-риново-красном триколоре. Никак, кстати, не могу запомнить, что символизируют его цвета – белый, кажется, благородство и чистоту помыслов, риновый – цвет солнца в ясный полдень, красный – цвет крови и прекрасного цветка. Или я что-то путаю?