Расселл Джонс - Выше головы!

— Сепарация, — и я вздохнул. — Как и было предсказано.

— По пунктам, — Юшкевич снова посмотрела на потолок. — А я надеялась, что не застану… Кто-то был должен сделать этот шаг, и это стали мы.

Она замолчала, разглядывая пустую чашку так, как будто видела её в первый раз. Простая чашка, гладкая и без узоров. Она была похожа на рукодельные, из обожжённой глины, которые используют в арт-ресторанчиках, но, конечно, была из пищевого пластика, небьющегося и полностью безопасного. «А что ещё могло быть в кабинете Главы?»

Всё логично. Всё объяснимо. Независимые станции должны были, рано или поздно, отделиться от Солнечной системы. Ни у кого не оставалось иллюзий насчёт того, что общество, большую часть времени живущее изолированно и вынужденное само справляться со всеми проблемами, начнёт терять связи с Центром… И может быть, от того, что это было потенциальной возможностью , многократно прогнозируемой, едва ли не ожидаемой, никто и не спешил обозначать свою свободу. Или же никто не хотел, потому что «отделиться от Центра» означало и отделение от всего человечества. В далёком космосе и без того хватает одиночества!

Первому всегда трудно, и кто бы захотел вырываться вперёд в такой гонке? И кем тогда будут сепаранты — лучше, хуже, просто другими? Миллион вопросов и ни одного желающего проверить ответы на себе. Даже теперь, когда «Тильда» стала той самой первой станцией, которая сама дарит независимость или, скажем, поступает вопреки общему решению в отношении андроида А-класса, ничего особого не изменилось. Лет через пятнадцать это будет по-настоящему заметно, а пока это головная боль всё тех же Администраторов.

Юшкевич снова выразительно посмотрела на потолок — специально для меня, чтобы развеять последние сомнения. До сих пор я не знал, было ли известно ей, или Ниулу, или Леди Кетаки об особенностях моих взаимоотношений с ИскИнами… Но, определённо, она понимала, что нас в кабинете не двое. И я могу повлиять на третьего. А она может повлиять на меня…

— Что теперь будем делать? — спросила она, уравнивая нас этим вопросом.

Она была Главой Станции, а я… Я — главный представитель ИскИнов. И поскольку на станции живут не только люди, получался вполне себе правильный состав «экстренного совета»!

— Я бы кое-что изменил, — признался я, ставя чашку в буфет. — Если уж делать по-своему, то… Надо изменить порядок сертифицирования камиллов. Например. Но вот Фикс-Инфо менять точно не надо! Даже в виде исключений, самых особых. Не надо.

Её взгляд оставался непроницаемым. Не угадал? Она хотела, чтобы я воспользовался своей уникальностью и нарушил Фикс-Инфо ради станции — или проверяла, планирую ли я? Повод ясный: следить за теми, кто следит за нами. Мы с Юшкевич читали «одни и те же учебники», и там было указано, определённо и однозначно, во всех редакциях, что первое заметное движение к сепарации будет сопровождаться противоположными активностями, исходящими из Центра. И в первую очередь они будут выражены в сборе информации о нас и наших слабых местах.

Ирония заключалась в том, что пока мы были «одними из многих», в наши дела не лезли, но едва сделали движение в сторону, как потеряли право на секретность. С точки зрения Солнечной системы, конечно.

«А не такие уж нежданные были эти журналистишки!» — подумал я. Впрочем, чего такого они могут вытянуть? Неприятно, когда тебя проверяют, будь это врачи, спамеры, эксперты или шпионы… Или как назывались специальные люди, которых государства подсылали друг к другу?

Сейчас это слово, которым пользуются разве что противоборствующие школьные клубы. Они могут попытаться узнать о планах соперников… В младшей школе это повод для вмешательства учителя, в старшей — для товарищеского суда. Даже рестораторы не опускаются до такого! Уже ничто не способно разделить людей на «нации» или «страны». Не важно, где ты живёшь — ты всё равно человек. И этого уже не отменить.

— Меня ждут, — сказал я, поднимаясь. — Спасибо за разговор. И за чай тоже!

— И тебе спасибо, — кивнула Глава. — За всё.

— Неужели вы больше ни разу не виделись? — спросила Хлоя, широко открывая глаза — и не важно уже, притворно-сочувственным было это удивление или искренним, потому что волновали меня не её глупые вопросы и вообще не то, что происходило в кафе.

На противоположной стороне улицы, в такой же едальне, сидели двое: Хёугэн и мужчина помоложе. Он был чем-то похож на бывшего инспектора: тоже бледная кожа, вытянутое европейское лицо, высокие арабские скулы, только волосы не платиновые, а просто светло-русые. И глаза — гораздо живее.

Он столкнулся с Хёугэном, пригласил на чашку чая и теперь увлечённо о чём-то рассказывал, активно жестикулируя и тем самым заметно отличаясь от своего сдержанного собеседника. Я не слышал, о чём шла речь: две прозрачные стены и люди между нами превращали происходящее в пантомиму. Вот молодой спросил о чём-то и замер, выжидая, но едва старый открыл рот, как его прервали на полуслове — и принялись что-то рассказывать, помогая руками.

Впрочем, так и не возникло искушения потом влезать в Базу Данных и прослушивать запись. Меня не интересовал предмет беседы — а вот обстоятельства… Что, если белобрысый и есть шпион?

Хлоя даже не подозревала, как ей повезло — если бы те двое выбрали другое место, я бы либо перенёс интервью, либо совсем иначе относился к вопросам типа того, который был задан. Мог бы и обидеться! Но вместо этого объяснил, с солидной порцией равнодушия:

— Для этого не было возможности: она на планете, я — здесь.

Наша печальная история была в своё время выбрана для списка «неявных» потерь: Зере разрешила вытащить это наружу, и я не возражал. Службе Досуга требовались живые примеры, а мы оба работали в Администрации (во всяком случае, на то время), и открытость личной жизни не была нам в тягость. Мне так тем более было выгодно лишний раз продемонстрировать Инфоцентру, сколь многое он не учитывает: кроме погибших людей и камиллов и конкретного материального ущерба бывают неявные, при этом ощутимые утраты.

…Однако сейчас, через три года, вытаскивать такие факты наружу могла только начинающая журналистка. Ладно бы мы обсуждали метеоритную угрозу или матричное клонирование, благодаря которому Зере вернулась к здоровой жизни! Но просто так прохаживаться по моей личной жизни!..

— Но ты думал об этом?

— Не особо… — вздохнул я. — Первое время — пожалуй. Несколько месяцев…

— А что было потом?

— Потом стало абсолютно не до этого! — и я невольно рассмеялся, вспомнив, какими безумными были те времена: надо было выбрать камиллов для свежеотстроенных куполов, а поскольку для ИскИнов это был не ТФ, а скорее, помощь людям в терапии, то есть дело с одной стороны, добровольное, а с другой — ответственное, нельзя было просто назначить подходящих…