Расселл Джонс - Выше головы!

Выступал представитель медицинского отдела, и оглашенные им цифры смотрелись бледно по сравнению с, например, докладом Отдела Безопасности (которым можно было бы и ограничиться). «Акции» Фьюра и Тьюра никогда не ставили себе целью нанести физический вред, но даже в этом направлении нашлось, чем попрекнуть. В частности, возрастанием жалоб на ухудшение сна и проблемы пищеварения у тех, кто особенно болезненно воспринял «шутку» с поддельной кровью. Сильнее всего пострадали родители тех детей, которые учились в одном потоке с подсудимыми .

Всё верно, это был суд. Без кавычек и оговорок. Квартер Восточного сектора, административные и народные судьи, а также выбранные представители профсоюзов собрались, чтобы оценить ущерб и принять меры. Для этого их, собственно, и назначили.

Комиссия состоялась всего лишь на неделю раньше назначенного срока. Но с совсем другим соотношением «ЗА» и «ПРОТИВ», точнее, с совсем другими пропорциями надежды и неизбежного.

Как быстро пролетело время! Всё, что я успел, это выучить биографии ребят, до дыр зачитать отчёты наблюдателей и терапевтов, да ещё познакомился поближе, если короткий разговор в бассейне и попытку отключить меня можно считать общением. Всё равно результата — ноль.

— Я отменяю условия, — сказала мне Леди Кетаки за завтраком. — На Тильду тебя никто не вышлет.

«А может, вы и не собирались?» — подумал я, но промолчал.

— Для того, что они сделали, оправданий нет, — продолжила она после паузы, так и не дождавшись от меня какой-либо реакции. — Никто уже ничего не изменит.

— Я хочу выступить в их защиту!

— Хорошо. Конечно, выступи! Если у тебя есть, что сказать, скажи. Только не рассчитывай, что повлияешь.

И вновь я смолчал.

— Рэй, ты не можешь всегда выигрывать, — печально улыбнулась она. — Если тебя это утешит, мы все проиграли.

Да, проиграли. У каждого докладчика было такое же лицо: «я сдаюсь, и сожалею об этом, но ничего тут не поделаешь».

Как ни странно, оглашение суммы ущерба оказало успокаивающее действие: на цифры проще опереться, и поскольку обоснование приговора лежало в рациональной области, можно было проявлять сочувствия и понимание ситуации . Всем было жалко Фьюра и Тьюра (кроме, наверное, инспектора Хёугэна), но вот вам показатели затрат, вот нормативы, вот разница — давайте реагировать.

Если перевести в денежный эквивалент, то ситуация напоминала мой давешний разговор с любопытным Кариком на борту «Рима»: ребятам придётся минимум пять лет перечислять свои бонусы в общий бюджет. Если, конечно, они будут получать эти бонусы, то есть захотят однажды вернуться на станцию. С другой стороны, перевод в Проект Терраформирования был выгоден: там совсем другие зарплаты, и можно быстро обнулить свой долг.

Досаднее всего, что обнулить могли по умолчанию, задним числом, как обнулили в своё время для тех, кто был в зале (кроме меня, появившегося на свет в возрасте восемнадцати лет и не познавшего прелестей подросткового бунта). Каждое поколение мечтало, так или иначе, расколоть «скорлупу» станции и вырваться на свободу. И за каждым поколением признавали это право. Но редко кто пытался сделать это буквально.

— Если бы не КТРД! — услышал я, когда проходил к своему месту. — Ну, чего им стоило уняться?..

Миловидная представительница школьного союза, знакомая мне ещё по группе «А-М-112», качала головой, не в силах примириться с поражением. А в собеседниках у неё был пожилой мужчина в лазурно-белом комбо спамеров, и он оценивал ситуацию более категорично:

— Скажи лучше — если бы не листовки в поварскую субботу!

Всё верно: если бы после «чистых» итоговых работ ребята успокоились, им бы списали всё. И вздохнули бы спокойно. И жили бы дальше. И через несколько лет, получая родительский аттестат, Фьюру и Тьюру пришлось бы разбирать собственные «подвиги», чтобы продемонстрировать способность понимать своих будущих детей. И «бунт банды» стал бы содержанием семейных летописей и основой для многолетней дружбы…

Только этого не будет. Перевод в ТФ и высылка со станции многое меняло в их повседневной жизни: с друзьями они смогут общаться лишь во время ограниченных сеансов связи, учёбу придётся совмещать с практической деятельностью, под куполом не много развлечений и ещё меньше разнообразия — но это пустяки по сравнению с последствиями. И кто знает, с чем им будет тяжелее примириться: с запретом на некоторые профессии или с невозможностью создать семью!

— Ну, это слишком! — раздалось за моей спиной.

На экране вывели результаты последнего обследования. Оказывается, во время своего пребывания в медблоке ребят заставили пройти полный круг тестов и анализов.

— Они не больные, хватит уже!

Я оглянулся. Так и есть — тэфер. Светлые всклокоченные волосы, лицо, похожее на молодые горы — всё из острых углов, прищуренные глаза под сдвинутыми бровями — казалось, ещё немного, и он слетит со своего места и кинется в драку.

Сидящий рядом с ним загорелый до черноты молодой человек сокрушённо вздохнул, смущённый выходкой коллеги.

— Я бы попросил вас… — начал было медик, но осёкся, выключил экран и покинул трибуну.

— Проект не должен беспокоиться — больных мы не пошлём, — язвительно заметила доктор Окман.

— А я и не беспокоюсь! — фыркнул тэфер. — Потому что они не больные! Давайте уже, голосуйте, и я заберу парней.

— Я так понимаю, вас их состояние не тревожит? — старший школьный психолог встала в полный рост и повернулась к собеседнику. — И перспективы тоже?

— Они не хотят быть здесь — ну, и не будут, — тэфер, что примечательно, продолжал сидеть.

Ему было лет сорок, не больше. А доктору Окман — слегка за пятьдесят, так что она не могла наблюдать его. Но знать его историю — вполне, тем более что история, как я чувствовал, была нестандартная.

— По себе меряете? — в серых глазах доктора промелькнуло что-то совсем недоброе.

— Что, нельзя? — ухмыльнулся он. — Они не пропадут — не дадим!

Глава Станции вовремя вклинилась в их «беседу»:

— Благодарю докладчиков!

Она занимала председательствующее место во фронтальном ряду, где разместились члены комиссии, и я мог прекрасно видеть её лицо и признаки грозы на нём. Понятно, что Леди Кетаки была недовольна поведением доктора Окман — тэфер вёл себя вполне предсказуемо.

«Фьюр станет таким же», — понял я, и заодно уяснил подоплёку происходящего. — «Потому что будет жить там , и влиять на него будут в первую очередь такие вот «не дадим». Они научат его, как жить по новым правилам — и навсегда перекроют возможность вернуться к прежней жизни».

— Кто-нибудь хочет выступить по существу проблемы? — теперь Глава Станции смотрела на меня — и взгляд у неё был умоляющий, как будто просила меня молчать, не лезть, не высовываться.