Всеволод Глуховцев - Пурпурный занавес

– Да конечно. А у вас, я вижу, есть что-то.

– Верно видишь. Впрочем, это не столько новое, сколько…

– Хорошо забытое старое?

– Нет, – терпеливо сказал Пинский, а Николай выругал себя: не суйся языком!.. Но Пинский великодушно не заметил этого.

– Слушаю, – извинился интонацией Гордеев.

– Видишь ли, Николай… – начал Александр Яковлевич мудрёное предисловие, – согласись, я не скрывал, что посвящаю тебя в дела нашего Ордена постепенно, открывая информацию частями…

«Не скрывал, что скрываю», – съязвил мысленно Николай, а Пинский тем временем перешёл от присказки к сказке:

– …и вот настал час, когда я должен объявить тебе ещё нечто.

Здесь он по всем правилам риторики прервался на миг – и возвысил тон:

– Я не имел права говорить тебе, что этот убийца важен нам по особым причинам. Он не просто маньяк… вернее, отнюдь не маньяк. Он убивает не случайных жертв. Все они…

Вновь он умело сделал перебой речи. И – громовой аккорд:

– Все они – наши.

На что уж Николай был готов ко всему, а тут растерялся:

– То есть… В каком смысле?

– В прямом, – Пинский жёстко усмехнулся. – В кондовом. Все одиннадцать убитых – члены нашего Ордена, посвящённые. Невысоких, правда, рангов… за одним исключением…

Очевидно, какое-то неверие выразилось на лице Николая, потому что хозяин поспешил разъяснить:

– Разумеется, внешне они жили неприметной обывательской жизнью. Но реально каждый из них служил Ордену. Был в той или иной степени приобщён к сокровенному. Убийца вычислял их и уничтожал безошибочно.

Николай уже справился с растерянностью:

– А единственное исключение, из высших рангов – это Валерий?

– Да, Коля. И он. Убийца вообще шёл по нарастающей.

– Потому-то это вас так и цепляло?

Пинский лишь улыбнулся, горько-умудрённой улыбкой авгура.

– Ясно, – Гордеев же не улыбнулся вовсе. – А я, значит, для вас стал этакий меч-кладенец.

– Нет, – мягко возразил аналитик, – если ты хочешь сказать, что мы использовали тебя как орудие.

– А чего ж тогда шифровались?

– Коля, пойми: в эти сферы надо входить поэтапно. Примерно, как в подводную глубь… – и пустился в объяснения, умно, аргументированно, баритон его зазвучал как у дорогого адвоката.

Николай слушал, кивал, думал: «Мели, Емеля…» и, в конце концов, обманчиво согласился:

– Ну хорошо, понял… И что же теперь?

– Прежде всего: что мы имеем? Мы выявили одиннадцать погибших, а по твоим часам – двенадцать, и я склонен верить им. Значит, погиб кто-то неизвестный нам. Но на часах тринадцать делений. Почему?! Может быть, должен быть еще один, так сказать, избранник? В любом случае этого подонка с кинжалом нужно остановить! Поэтому мы не встанем ни перед чем до тех пор, пока его не обезвредим. На тебя у нас большие надежды.

Николай сидел молча, устремив взгляд в окно. Он представил себе, что убийца – один из писателей. Если он – Барков, сумеет ли Гордеев лишить его жизни, пусть не сам, пусть это сделают другие, но по его наводке. Или если это Глухаревский, Шарапов, Ягодкин?.. А может Леонтьев?! Так просто рассуждать о поимке преступника и смертном тому приговоре, а вот взять и отнять жизнь – каково? И как тут не ошибиться!

В том, что Пинский настроен решительно, Николай не сомневался: когда убийцу вычислят, тот отдаст приказ на его устранение. Но ведь как его вычислить – вот в чём вопрос!..

Вышел от «шефа» Николай довольный собой – неплохо сыграл в свою игру. И обиделся достоверно, и доверие выказал как надо… А Бородулин – мозг! Точно пробил, что убийца – не просто оккультист, а какой-то идейный мистик. Молодец, борода, котелок варит… И ещё – малость поразмыслив, Николай решил последовать совету консультанта, повторить свой опыт выхода в Астрал в одиночку. Посмотреть, что там творится у Баркова, а потом можно и к Глухаревскому наведаться. Но только дома, конечно, не здесь. Дома – значит уж у Марины…

Он летел над землей – сам, безо всякого шара или дирижабля. О, это восхитительное чувство полета! Неведомое людям наслаждение – уподобляться птицам!..

Николай взял курс на линию горизонта, мысленно вызывая образ барковского подсознания. Тугие воздушные потоки обтекали его, посвистывая и завывая на все лады. Он несся над бескрайними просторами долин, синей чашей моря, густыми темно-зелеными пятнами лесов. Вот, наконец, показались остроконечные пики исполинских вершин, зияющие пропастями глубокие ущелья, нагромождения скал и россыпи валунов. Несомненно – Нижний мир психики Баркова.

Гордеев начал снижаться, и тут случилось нечто неожиданное. Воздух вокруг него раскололся, обнажив пустоту воронки, засасывающей в себя окружающее вещество. Непреодолимая сила втянула в бешеный круговорот и Николая, легко, словно пушинку подхватила и швырнула в буйство ревущих стихий.

Сколько времени его крутило во мгле – сказать трудно. В конце концов, астральный вихрь выбросил его наружу, и Николай обнаружил себя лежащим на берегу реки – той самой, что огибает холм с их городом. Поднявшись, отряхнулся от налипшего песка, огляделся…

С уст его сорвался возглас удивления. Метрах в пяти маячила знакомая фигура – клиент, которому Гордеев помог отвезти ящик на другой берег. «Ёксель-моксель»! – вспомнилось молодому человеку любимое выражение чудака в бейсболке.

Тот скрестил на впалой груди худые руки и неотрывно глядел на Николая. Во взгляде отчетливо угадывались жалость и тревога. Мужичок как будто скорбел о чем-то, и скорбь эта была адресована Гордееву.

– Здорово, – от удивления брякнул Николай.

– Не надо, не надо, Коля! – внезапно зачастил странный тип, – Не твое это, супротивное. Не ходи к ним… Они темные – не по пути тебе с ними. Все они одним миром ядовитым мазаны – и те, и другие!..

– Кто?!

– Все, все они! Что те, что другие!..

Вот напасть, какие «другие»?

Но «Ёксель-моксель» вдруг замахал на него руками, замахал и попятился к реке. Ловко прыгнул в лодку и отчалил. Вернее, лодка сама поплыла, хотя никакого мотора на ней не было.

– Не ходи, Коля! – крикнул «ёксель». – Но уж если пойдёшь, то помни: на четвёртый раз! Четвёртая встреча!..

Гордеев стоял оторопелый и смотрел, а мужичок, стоя в лодке, улыбался так ласково, и глаза у него были добрые-добрые… у Николая защемило сердце, он вскинул руку в ответ.

И тут нечто взвилось над водой. Николай так и вздрогнул.

– Атас! – отчаянно крикнул он.

Но было поздно.

Это НЕЧТО был сам воплощённый ужас. Гордеев увидел огромную драконью башку с разверстой зубастой пастью, горящие злобой дымно-красные глаза. Миг! – и пасть сомкнулась.

Хруст человеческих костей как пилой прошёлся по сердцу Николая. Он раскрыл рот, но этот крик замер на его губах. Вода взбурлила, вскипела, сверкнула кровавыми брызгами – и всё.