Ольга Шумилова - Двадцать отражений лжи (СИ)

С тех пор ничего не изменилось. Непрекращающаяся череда особых дел — вот, собственно, и все, что в ней осталось. Меня передавали по наследству, как фамильный меч. Впрочем, нет, не меня. Мою жизнь, заключенную в старый считыватель — личное дело, заполненное ровными рядами букв.

Мое имя слишком хорошо помнят даже сейчас. Его могут забыть во всем мире, но его не забудет Корпус. Стоит шепнуть слово — услышат все. И многомиллионная организация вспомнит, что Вира Нейн едва не втоптала Корпус в грязь.

Раньше у нас очень любили показательные казни. Процесс охоты на ведьм как священное знамя, поставленное во главу угла. Это сплачивало, это заставляло загораться глаза. Ведьмы измельчали и блеск из глаз ушел.

Чем больше лет проходит, тем ярче загорятся глаза от пламени костра, на котором могут сжечь меня. Каждый новый Командор, принимая должность, грозит мне показательным процессом, если вдруг пиратка решит тряхнуть стариной. Я даже не вслушиваюсь в очередные угрозы. Через столько лет я знаю, на что способен Корпус и на что — я. И — что не имею шансов выжить в этой войне.

Будь я тогда здорова. Будь не одна…

Губы сложились в насмешливую ухмылку. Я уже не одна, и довольно скоро буду здорова. Забрать компромат на меня — не такое уж большое дело. И вот тогда мы посмотрим…

Затрезвонил переговорник — резко и требовательно, будто Филин на том свете услышал о моих планах и снова решил их испоганить.

— Ну что еще?!

— Шеф, вы что, заснули? — из наушника раздался удивленный голос Чезе.

— А что — не должна?

— Ну я не знаю… Тут корабль с Алееры прибыл, а вас среди встречающих я что-то не вижу. Передать, что заболели?

— Великие Создатели! — я вскочила на ноги. — Ив!

Через семь минут я уже была на посадочной палубе, не переставая поминать себя последними словами. Вот вам прямое доказательство того, что, вспоминая о прошлом, не нужно увлекаться. Забыть напрочь, что сегодня возвращается Ив…

Видимо, что-то не так с этим именем — и один, и второй Неро выбивают меня из колеи, даже если существуют только в воспоминаниях.

Раскрасневшаяся от быстрого шага, а еще больше — от стыда, я неловко поздоровалась, отвесив Иву официальный поклон, и уже через секунду, сообразив, что делаю, окончательно растерялась. Ив искренне старался сгладить возникшую паузу, но… Из его глаз на меня смотрела тревога — тревога о чем-то, к чему он намеренно не желал меня допускать. Это стало ясно после первых же вопросов, по большей части дежурных, но все же…

Так долго ожидаемая встреча как-то скомкалась, увяла в банальных разговорах и смущенных паузах.

— Ким, что-то случилось? Пока меня не было?

Я пожала плечами. Натянула на лицо улыбку, рассказывая о наконец-то завершенном деле, о провалившейся вражеской диверсии, о том, что весь блок ходит зеленый от усталости… О любых мелочах, не имеющих значения, но заполняющих паузу. Через полчаса Ив был вызван с докладом к координатору отдела и ушел, пообещав заставить меня отдохнуть как следует.

От безысходности и сознания вины хотелось плакать.

Как же это случилось?…

Ведь я не хотела, Ив, правда, не хотела. И сейчас не хочу. Лучше тебя у меня не будет никого и никогда. Неправильно все это, глупо… Как же я без тебя, без солнца, сияющего для меня одной, без крыльев, которые мне дает твоя любовь? Неважно, что крылья у меня скоро будут свои собственные, все неважно… Я ведь люблю тебя, на самом деле люблю.

Я закрыла глаза и стиснула зубы.

Но как я без того единственного, который поймет меня лучше, чем я сама? От которого не нужно ничего скрывать — и ничего объяснять тоже… Того, кто закроет своей спиной от чего угодно, и всегда где-то рядом — когда это действительно нужно, даже когда его об этом никто не просит…

Вот так все неправильно, тяжело и глупо. Вы доверяете мне — оба, а я… предаю обоих.

Нет ничего хуже предательства, я знаю это лучше, чем кто-либо другой. Так что выбирай, риалта, и выбирай до конца.

Но как понять, какое из двух одинаковых предательств на песчинку больше?…

Два дня жизнь текла по инерции, как, впрочем, и работа. Документы со всего блока постепенно накапливались в моей портативке, агенты отоспались и перестали напоминать заключенных зон особого режима. Исчезли круги под глазами, замедленность движений, постепенно рассеивалась и атмосфера общего траура, нависшая над блоком: здесь работали профессионалы. Но ни о какой вечеринке, которой в любом другом случае наверняка отметили бы окончание такой длительной и ответственной операции, не могло быть и речи.

Пешша благоразумно не трогали, хотя вел он себя на удивление благоразумно. Мне было бы спокойней, если бы он диссидентствовал и грубил. Даже если бы ушел в запой. Чезе был слишком занят организационной работой, поэтому к Пешшу я приставила Алиссондру, за сезон уже сроднившуюся с ролью няньки. Да и сама наблюдала за ним украдкой, боясь срыва. А он — странно — наблюдал за мной. Почему?…

Каждый день я ждала, что Пешш подаст заявление об уходе или очередном переводе в другой блок — ведь к нам он пришел только из-за Марлен… Вот еще одна загадка: кем все-таки была ему эта такая хрупкая — и такая сильная девочка? Неужели действительно сестрой?…

Я так и не спросила, хотя времени было достаточно: единственной моей обязанностью остался общий контроль за чужой работой. Эрро дал мне неделю на приведение документов в порядок, и можно было бы расслабиться… Если бы меня не разрывало на две части — две по-прежнему абсолютно равнозначные части.

Не знаю, чувствовал Ив это или нет, но он стал еще внимательнее, и почти от меня не отходил.

А Неро пропал. Сразу же после прилета на базу.

«Создание неравных условий», кажется, это называется так. Ведь, чтобы сделать правильный выбор, условия должны быть равны?…

На ужине мы с Ивом сидим за столиком в дальнем закутке столовой, и он, как всегда, улыбается мне. И от одной этой светлой теплой улыбки я чувствую, как руки обращаются в крылья. Разве одно это не значит, что все по-настоящему, все правильно?…

— Что с тобой? — тихо спрашивает он.

— Ничего. Почему ты спрашиваешь?

— Ты стала такой… задумчивой? Скажи, — Ив колеблется, и со слабой извиняющейся улыбкой заканчивает: — Я волнуюсь за тебя. Ты изменилась. На тебя никто не мог оказать влияния?

— Влияния?… — опускаю взгляд в тарелку с десертом. Знал бы ты… — Думаешь, оно есть?

— Иногда я вижу такие вещи. Иногда ошибаюсь, — он замолкает. — Может, дело в амулетах, которые ты носишь. Я посмотрю?

— Смотри, — тяну за сплетение шнурков, вытаскивая амулеты из ворота рубашки. — Это влияние — какое оно?

— Не очень хорошее, Ким, — поднимает на меня неожиданно серьезный взгляд. А после опускает глаза на россыпь металлических кругляшей. Вытаскивает тот самый, в переплетающихся змеях. Едва заметно хмурится: — Откуда это?