Константин Соловьёв - Нантская история

— Охотно верю… Но почему вы не сказали ни слова нам? Зачем нас было за дураков держать?

— Думаю, вы тоже найдете сами ответ, — священник прищурился.

— Ламберт?

— Капитан Ламберт, да. Признаться, я до последнего был уверен, что он тайно выполняет волю своего графа. Согласитесь, в нашей ситуации это было бы неудивительно. Больно уж ловко он появился и втесался в нашу маленькую компанию. К счастью, я ошибался, и должен принести изменения благородному капитану. Конечно, он верный слуга своего бесчестного хозяина, но его совесть чиста.

— А я ошиблась, — протянула я, — И обвинила его. И с Темными культами я ошиблась. И тут сплоховала. Я ведь была уверена, что мы идем на верную смерть.

— Я знаю, Альберка, — он положил мне на голову руку, и от этого прикосновения снова противнейшим образом защекотало в носу, — Я не сомневался в вас, ваш порыв происходил от искренних чувств, именно поэтому я благодарю Создателя за то, что он свел нас в этой жизни. Вы были отважны и смелы, пожалуй даже смелее, чем я сам.

— Спасибо… — в горле защипало. Но почти тотчас я забыла об этом, потому что новая мысль царапнула свод черепа, — Постойте, но что будет дальше? Война, мятеж…

— Ничего такого, Альберка. Конечно, это было одним из предположений. Война вполне могла произойти, не будь Его Преосвященство мудр и терпелив. Он не станет развязывать гражданскую войну из-за одного самоуверенного высокородного подлеца вроде нашего графа. К тому же, я-то все еще жив, как вы заметили. Нет, войны не будет. Конечно, граф взбеленится, когда узнает, что его приказ не выполнен, более того, немалая часть его тайного воинства полегла этой ночью. Он человек вспыльчивый, это верно. Но он никогда бы не стал графом и не продержался бы столько времени на своем троне, если бы не умел действовать, подчиняясь здравому рассудку, а не эмоциям. О, он переживет это. Мы собрали все необходимые доказательства. И стоит ему лишь попытаться шевельнуть пальцем — они будут представлены на высочайший суд Императора.

Этот титул почтительно произносил даже отец Гидеон.

— Это надежная гарантия?

— Без сомнения. Император не потерпит среди своих слуг подобной дерзости и незамедлительно лишит графа всех титулов и регалий. После чего гражданская война уже не будет представлять опасности — от опального графа отвернутся все его вассалы и союзники. Нет, он не может пойти на это. В этот раз ему придется проглотить горькую пилюлю. Ну а я так и останусь смиренным настоятелем Собора Святого Дометиана, — закончил он.

— Ах, ловко! Ловко, чертовски ловко! — я захохотала, — Вот так отец! Вот так невинность!

Отец Гидеон улыбнулся — то ли смущенно, то ли с гордостью. Иногда блеск его очков не поддавался разгадке.

— И я благодарен вам, Альберка.

— За что? Я почти все время ошибалась.

— Это неважно.

— Я возомнила себя самой умной, отче. Не знаю, насколько тяжел этот грех по вашей ведомственной шкале, но теперь он меня гнетет. Я самодовольно пыталась разобраться в этом деле, смело строила теории, безапелляционно отвергала их, командовала вами… Кажется, теперь мне немного стыдно. В итоге я оказалась самой последней дурой. Все происходило на моих глазах, но я ничего не увидела.

— Ерунда, — он погладил меня по волосам, — Это все не имеет значение. Путь, который мы держим, у каждого свой. У некоторых он состоит из ошибок, у других — из сверкающих побед. Да что толку? Цель пути — не просто конечная точка, помните?

— Путь заканчивает уже не тот человек, что его начинал, — пробормотала я, — Помню.

— Вот и отлично. Этот путь закончила уже не та Альберка, что начинала.

Я попыталась улыбнуться — и у меня неожиданно это даже получилось.

— Пожалуй, верно, отче. Та Альберка, которая его закончила, наверно, будет немного отличаться от прежней. Она… Черт возьми, я думаю, она немного поскромнее и может даже чуточку разумнее…

— Верно, — отвечал отец Гидеон с ясной улыбкой, — Теперь вы поняли.

— Но, черт возьми, она пьет вина не меньше чем старая! Клаудо, бурдюк! Это надо хорошенько отметить. Скорее пойдем домой, отче. Если Бальдульф не запорет нас обоих насмерть за эту сумасбродную прогулку, мы закатим настоящий пир! Мясо, мед, ребрышки, копченая рыбешка, похлебка с горохом, ржаные лепешки с луком, грибы… И море вина, конечно! Я отправлю Бальдульфа в трактир чтобы он скупил все вино до последней капли!

— Извините, но торжествам придется немного подождать. Нынче другой праздник. Праздник Тела и Крови Христовой. Я зайду лишь чтобы забрать бутылочку «Бароло». Если вы не против, конечно.

Мы рассмеялись.

Я взглянула в окно и обнаружила, что ночь, завладевшая городом, трусливо бежит, как уличный кот, пытающийся спрятаться под забором. Где-то наверху уже виднелась грязно-серая клякса, стремительно расширяющаяся.

Наступал рассвет нового дня.

Это и в самом деле было величественное зрелище. Величественное и завораживающее. По крайней мере, за всю свою жизнь мне не приходилось видеть ничего подобного, и теперь я смотрела во все глаза, пытаясь не пропустить ни малейшей детали. Но деталей было так много, что уследить за всеми ними было совершенно невозможно.

Собор Святого Дометиана был внутри не очень велик, но очень величественен. Он был возведен много веков назад и сейчас, с любопытством рассматривая его каменные внутренности, я думала о том, что когда-то, должно быть, под этими сводами могла разместиться добрая четверть горожан. Нет, Собор Святых Петра и Павла, главный собор Нанта, был куда больше, Бальдульф говорил, что для того чтоб пересечь его мраморный зал обычному человеку надо четверть часа. Но здесь было что-то особенное. Как будто спрятанный под темными гранитными плитами компрессор наполнял огромное помещение особенным, свойственным только этому месту, воздухом.

И я была готова поклясться, что дело тут не в мире и елее.

Бальдульф нашел для нас удобное местечко у ближайшего к трансепту нефа [21] Неф — внутренняя секция собора. Трансепт — поперечный неф, «крестовина» храма. , позволяющее наблюдать за всем происходящим. Мы были на самом верху и видели почти все. Хор походил на длинную площадку для игры в непонятную мне игру. Пресвитерий, сверкающий металлом и бархатом, выглядел грозно поднявшейся палубой имперского фрегата, и алтарь из-за этого казался невысокой богато украшенной орудийной башней. С возвышения, на котором мы оказались, я видела шевелящееся людское море, состоящее из неисчислимого множества пестрых точек. Здесь я сама себе казалась птицей, поднявшейся в зенит. Отсюда величественность собора поражала воображение. Огромная каменная чаша, хранящая в своих чертах печать особого предназначения. Грандиозное сооружение, созданное руками многих людей, сейчас оно пришло в движение и сам воздух внутри него трепетал, заряженный неизвестными мне энергетическими частицами. Сейчас здесь происходило нечто особенное.