Такаббир Кебади - Трон Знания. Книга 1

Выныривая из кошмарных сновидений и бездонных провалов рассудка, Адэр не различал, где бред, а где явь. Видел в темноте блеск чьих-то глаз и радужную россыпь фейерверка, слышал шипящие голоса и звон хрустальных бокалов, чувствовал горячее дыхание на замёрзших пальцах и прикосновение к раскалённому лбу чьих-то прохладных губ.

Когда солнце протолкнуло в щели крыши первые лучи и выгнало из лачуги клочья вязкого и липкого, как тенёта, мрака, Адэр вспомнил о Малике — после измывательств он слишком быстро и глубоко погрузился в себя и выпустил её из виду.

Малика сидела в углу лачуги и выглядела одинокой и брошенной.

— Как твои плечи?

Она встрепенулась, взмахнула ресницами:

— Спасибо, уже лучше.

— Скоро всё закончится, Малика. Надо чуть-чуть потерпеть.

— Спасибо.

— За что ты меня благодаришь?

— За то, что рядом с вами я ничего не боюсь.

Адэр сумел подняться на ноги и встретить Хлыста, глядя ему в лицо. Нахмурившись, бандит вывел сначала на воздух Малику. Вернувшись, толкнул её к стене. Неуверенной походкой, будто чего-то опасаясь, приблизился к Адэру. Отстёгивая его от цепи, тихо произнёс:

— Взбрыкнёшь, и ей конец.

Адэр вышел из лачуги и невольно затаил дыхание. Боже всемилостивый! Это же Его небо — бескрайнее, синее поле, окаймлённое полупрозрачными кружевами облаков. А внутри лазури васильков — Его солнце: беспощадное, раскалённое. А вокруг — Его горы, покрытые таинственной вязью, с косыми, будто срубленными вершинами. А у подножия скалы — Его море. Скрытое от взора, оно, не таясь, заявляет о своём присутствии — недовольно бормочет и угрожающе гудит. А Он намного выше моря, и между ними только небо.

В поясницу воткнулась рукоятка кнута.

— Пошёл!

Адэр посмотрел через плечо в изуродованное шрамами лицо, в колючие глаза под нависшим лбом, похожим на кривой карниз. В седых вскосмаченных волосах копошилась божья коровка — чёрная с красными точками. Приподняла жёсткие надкрылья, расправила нежные крылышки и, подхваченная порывом ветра, исчезла в синеве. Непостижимым образом ужасное и прекрасное уживаются рядом. И это ужасное ходит по Его земле и то лишь потому, что Он разрешает ему ходить.

Хлыст опустил кнут:

— Ты чего?

Адэр отвернулся.

У входа в одну из пещер сидели на корточках двое бандитов. Появилась уверенность, что невольники там, в глубине чёрного зева. Вдруг зашевелился зародыш подозрения — это и есть тот заброшенный прииск, о котором говорили Малика и Анатан. Всего лишь зародыш в чреве сомнений.

Адэр разглядел среди глыб молодую женщину. За спиной котомка. В руках корзины, накрытые тряпицами. Из-под косынки выбилась дерзкая прядь волос. При виде Хлыста на болезненном лице заиграла улыбка. Женщина ускорила шаг.

— Подожди, — крикнул ей Хлыст и, развязав Адэру руки, буркнул: — У тебя минута.

До позднего вечера Адэр простоял возле двери, наблюдая за бандитом и его зазнобой. Он ни о чём не думал. Он просто смотрел, как парочка, тихо воркуя, сидит у костра. Изуродованная подагрой пятерня, привыкшая держать кнут, неловко поправила загнувшийся воротничок застиранного платья, неумело затолкнула под косынку непослушный локон. Напряжённо скользнула по худенькой спине и замерла на узелке фартука. Зыркнув по сторонам, Хлыст помог своей гостье встать, и они исчезли из виду.

Мимо двери прошёл некто в брезентовом плаще (в такую-то жару!), обдав Адэра запахом прокисшего пота. Ещё один, гибрид выродка и франта, — с обнажённым костлявым торсом, в кепке и алом платке на шее (чем вдруг напомнил костюмера), — поставил возле костра пустые корзинки. Поворошил угли и скрылся из глаз.

Сквозь шум разгулявшегося ветра пробился счастливый смешок, прошуршали под ботинками камни, и парочка появилась в свете костра, плюющего в грязно-розовый воздух раскидистые снопы искр.

К огню подсел Оса. Как только с его языка сорвалось имя подруги Хлыста — Таша, Адэр покинул наблюдательный пост возле двери. Он заполнил в памяти все выемки и пустоты, нанёс последний мазок на самую жуткую картину в своей жизни. Ему уже неинтересно, что будет твориться за стенами лачуги. Его не волнует, что произойдёт внутри. В нём накопилось столько ненависти, столько ярости, что он перестал бояться смерти — с таким грузом на тот свет не уходят. Осталось дождаться Крикса и с помощью Тезара стереть Порубежье с лица земли.

Во времени Малика и Адэр ориентировались по тусклому свету в щелях лачуги. Ночью дрожали от холода, днём изнывали от жары. С ними никто не разговаривал. Они сами, утомлённые ожиданием, не хотели ни с кем разговаривать.

Их выводили на воздух, окатывали морской водой. Насильно пичкали Адэра рыбой или хлебом и сажали на цепь. Иногда вспоминали о нём утром, иногда после полудня. Отстёгивали от цепи и вновь забывали до позднего вечера. Малика на весь долгий день перебиралась к двери, Адэр мерил лачугу тяжёлыми шагами или рассматривал в дырах облака.

Они не обменивались ни взглядом, ни словом. Слушали дыхание друг друга, притворялись глухими и устало барахтались в одиночестве. Они жили под одной крышей, одной жизнью, но в разных мирах.

***

Шли пятые сутки неволи. С раннего утра в лагере царило непривычное оживление. То и дело раздавалась отборная брань, хлопали двери хибар, под башмаками шебаршили камни.

Послышался тоскливый свист, похожий на песнь умирающей птицы. Прозвучал ещё дважды (условный сигнал?). На какое-то время всё стихло. Затем понеслась быстрая невнятная речь, будто человек вознамерился за несколько секунд рассказать о жизни, насыщенной важными событиями. Вновь наступила тишина. Складывалось впечатление, что в лагерь пожаловал долгожданный гость. Выслушал отчёт и теперь размышляет над словами хозяев, а те боятся сбить его с мысли.

Адэр, если бы мог, давно бы прилип к щели между досками, но, пристёгнутый к цепи, топтался в углу, напрягал слух и косился на Малику, сидевшую возле стены.

Сделал шаг в одну сторону, в другую. Не выдержал:

— Малика! Посмотри, что происходит.

Она с усилием поднялась. Пошатываясь, побрела к двери.

Адэр скользнул взглядом по висящему мешком платью:

— Малика!

Она посмотрела через плечо — щёки впали, глаза ввалились.

— Тебя не кормят?

— Я не голодна.

Адэр нахмурился. После ночных издевательств с кормёжкой он был не в состоянии следить за происходящим. Рассудок требовал отдыха и получал его незамедлительно. А утром будила надежда, что пришёл последний день, который он проведёт в зловонной лачуге. Ожидание Крикса настолько захватывало, что всё вокруг становилось неважным. Но почему не кормят Малику?

Она приникла лбом к двери. Глядя в щель, сказала с дрожью в голосе: