Петр Ингвин - Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой [AT, с илл.]

— Властных.

Я кивнул.

— Значит, с воцарением цариссы царыня устраняется от власти и уходит разводить помидоры?

— В своей вотчине — да. Зато царыни заседают в Совете сестричества. Ничего не решая дома, они имеют власть в масштабах страны.

Что я там вякнул про маразматиков? Тысяча извинений и не бейте больно. С уходом силы становится востребованной мудрость. Что само по себе мудро. И сильно. Мне нравится. Вот теперь бейте, чтобы больше не вякал. Разрешаю ногами.

Кстати, ноги снова затекли. Не привык я так сидеть, зад просит стула. И оборачиваться нельзя. Ничего нельзя.

Мимо прошествовали две купальщицы, основную часть гардероба неся в руках. Я посмотрел на облака. Белые на невыносимо голубом, красивые и свободные, такие же, как на моей Земле. Одно, с разраставшейся рваной дырой посередине, напомнило плешку дяди Люсика. Мысли тотчас вернулись к загадочному папринцию, преподносившему сюрприз за сюрпризом. Что он за человек? Сохранит ли тайну? Если да, то почему, какова его выгода?

— Еще о папринциях. — Я заметил, что Феодора тоже ерзает и, возможно, собирается уйти. — Выходит, дядя Люсик — папа Дарьи?

Феодора замахала на меня так, словно я чумной:

— При чем здесь царисса Дарья? Царыня Аграфена скончалась несколько месяцев назад. Царисса Марфа, ее дочь, обрела другую вотчину. Папринций Люсик Аграфенин благородно оставлен в школе после смены владельца.

Цунами фактов разрушило мои умопостроения насчет дяди Люсика, как карточный домик сквозняком. А как шикарно я навыдумывал! Такого наворотил… Даже жалко выбрасывать.

— А почему тебя интересовало мое второе имя? Причал сейчас наш. Вас принимал мой отец? — бешено раскручивалась мысль Феодоры. — Как давно вы прибыли?

— Когда мы прибыли, ничего не понимали: кто, зачем, почему… Доставить нас в крепость взялась царевна Милослава Варфоломеина.

— А-а, понятно.

Интересно, что ей понятно. Мне самому ничего не понятно. Видимо, сработало правило адвоката: «Уважаемый клиент, расскажите, как было, а запутаю я сам».

Полыхавшее пламя в глазах напротив чуть приутихло. Ненадолго. Задумчивость сменилась новой мыслью:

— Но почему…

Варвара издала вопль:

— Смотрите! Флаг!

Все вскочили, я тоже уставился туда, куда развернулись все головы: на лес за школой. Над рощей реял флаг, закрепленный на длинной палке, на полотнище изображены геометрические фигуры: два кривых треугольника.

— Тревога!

Школа превратилась в муравейник. Девчонки впрыгивали в оставленные доспехи, а кто уже одет по форме, в том числе я и Феодора, ринулись на стены. Застучали копыта седлаемых коней войников и цариссиных мужей. Вздымая пыль и забрасывая одевавшихся комьями земли, вооруженный отряд выметнулся в ворота. Бойники с копьями вставали по ограде плечом к плечу с ученицами.

Шум девчоночьих голосов понемногу утих, переполох вошел в рамки допустимого. Из гула начали выделяться отдельные фразы.

— Чей флаг?

— Нет такого.

— Точно знаешь?

— Говорю вам: нет такого.

— Это не флаг, а тряпка какая-то.

Некоторое время ничего не происходило, потом флаг упал. Отряд вернулся нескоро, уже в полной темноте, ворота сразу намертво закрыли. Царевичи со свернутым в несколько раз флагом пробежали в покои цариссы.

Совещание вышло недолгим.

— Отбой тревоги! — раздалось над школой.

Мы спустились со стены, но расходиться никто не пожелал.

— Что было? Кто? Что нашли?

В дверях покоев показались царисса Дарья и вся ее свита. Бойники подвели им коней. Заскрежетавшие створки ворот вновь разъехались, венценосный отряд ускакал, не дав ответа ни на один вопрос. Лишь двое профессиональных военных остались для защиты школы: Астафья и молодой войник

Разрядить обстановку вышел дядя Люсик.

— Только волки, неприятеля нет. Прочесали все рощи, выезжали в поле. Никаких следов. Просто флаг.

— Чей? — зашумел волнующийся народ.

— В том и дело, что ничей, — развел руками папринций. — На всякий случай царисса отбыла в башню. Если это чей-то сигнал или пока неразгаданное послание для нее, лучше встретить врага в неприступной цитадели. Но — вряд ли. Скорее, это проделка какой-нибудь малолетней шкодины.

Он внимательно оглядел стоявших рядом на предмет выявления шутника-злоумышленника. Но что увидишь в поглотившей мир темноте, пусть и припорошенной лунным светом? Из задних рядов мелкий хулиган мог смеяться в лицо, мрак все скрывал.

— Что на флаге? — Погромыхивая доспехом, Аглая вышла вперед. — Какие-то детали, надписи? Цвета?

Папринций покачал головой:

— Только два корявых треугольника, намалеванных угольком по дерюге. Опасности для школы нет. Всем спать.

Ученицы отправились по комнатам.

Мы с Зариной вошли в свою. Отворяясь хозяевам, дверь радостно взвизгнула. Сев на лежак спиной к соседке, я деловито отстегнул доспехи — мои первые и единственные, мою прелесть. Меч на перевязи занял место у табурета, приставленный с краю для удобства выхватывания. Шлем и новенькие сапоги расположились на полу. Уложенные доспехи покрыла свернутая прямоугольничком рубаха, затем я осторожно выполз из штанов и юркнул под простыню. Зарина, видимо, сделала то же самое. Но не прошло и минуты…

— Чапа, спишь? Можно?

Хотя ответа не прозвучало и глаза остались закрыты, лежак рядом прогнулся. Соседке-заложнице понравилось секретничать перед сном. Ладно, использую визит в качестве добычи информации.

— Как учат мальчиков? — задал я вопрос, когда Зарина устроилась, повернувшись ко мне лицом.

Она улыбнулась:

— Неужели не понимаешь. Их не учат. Школа — только для девочек.

— Все мужики тупые и неграмотные?

Разум подсказывал: а дядя Люсик? А Гордей, что шпарил заповеди и законы как ботаник домашку?

— Мальчиков пристраивают учениками и подмастерьями к мастерам, — терпеливо разжевала Зарина. — Только так чему-то учатся. Зато становятся мастерами высшего уровня.

— И узкого профиля, — прибавил я.

— Это плохо?

— Если повсеместно и без исключений.

Зарина поворочалась, под тканью беспокойно поелозили бедра, плечо углубило ямку в набитом сеном лежаке. Кажется, меня собрались что-то спросить.

— Расскажи про бойников, — успел втиснуть я.

Нападение — лучшая защита. Здесь этому даже в школе учат. Только не добавляют, что правило касается всего.

— Что именно?

— Почему скрывают лица?

— Это же так просто! Ну, подумай.

Пришлось нахмуриться. Никогда еще меня так ненавязчиво дураком не обзывали. Сама подумай: если бы мог догадаться — не спрашивал!

— Балахон с маской защищают от мести за зло, причиненное по приказам, — заговорила присоседившаяся до неприличия златокудрая царевна. — Исполнители же не виноваты. А еще они много видят, чего не нужно. К примеру, учениц во всяком виде на занятиях, в купальне и, бывает, даже в уборной. Еще — они казнят. И своих тоже.