Петр Ингвин - Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой [AT, с илл.]

Сразу вспомнилось: в Средневековье так одевались палачи. Не совсем так, но похоже. Выходит, бойник — палач, по совместительству занятый на любых подручных работах?

— Не будь масок, — продолжила Зарина, — им мстили бы все, у крепостных нет защиты от ярости свободных. Но свободный не может причинить вред крепостному без оснований. Маска — спасение крепостного.

— Почему в бойниках только мужчины?

— Женщины руководят семьей, ведут хозяйство, рожают детей. Для этого нужно быть дома. У мужчины больше возможностей отлучиться по приказу владелицы вотчины.

— Стоп, — уцепился я за пролетавшую мысль. — А как же бойники, которые работают в школе — их постоянно меняют?

— Ты видел двух мастериц, кладовицу и врачевательницу? Две тройки их мужей-бойников выполняют всю остальную работу по школе. — Зарина скривила губки: — Особенно, самую грязную.

— Не морщись, — наставительно сказал я. — Без них мы тут сидели бы как свиньи по уши в дерь… кхм.

— Как кто и где? — встрепенулась собеседница.

Она даже приподнявшись на локте, и хорошо, что подтянула простыню, а то пришлось бы отворачиваться.

— Это секретная информация. Подпадает под статью «не слушать ангелов».

— А-а, тогда не надо.

— Скажи, Зарина — от «заря»?

Давно хотел узнать. Узнал.

— Зарина и Карина — имена ангелов, которые много-много лет назад выбрали смерть вместе с убитым черным чертом. Они держались втроем, отдельно от остальных. Тогда причал был просто переполнен. Милослава поэтому и не стала противостоять вам. — Зарина перевела взор на потолок. — Белые черти лучше, от них меньше проблем. А красный — впервые. Никто не знает его особенностей, надо ли его бояться больше других или как-то особо относиться. Милослава очень переживает.

— Ему не грозит опасность? — забеспокоился я.

— Милослава дала слово. Залог — моя жизнь. Мало?

Ответить нечего. Я сменил тему.

— В нашем мире…

— Не надо! — взмолилась Зарина. — Ты же знаешь закон.

— И ты знаешь, как твоя сестра Милослава трактовала это положение: если знание о нарушении не выйдет за рамки двух знающих, это вроде бы и не нарушение.

— Я не Милослава.

— Не представляешь, как это радует. Тогда зайду с другой стороны. — Самое в эту минуту злободневное сформулировать поаккуратнее не получилось, придется идти напролом. Набрав воздуха, я заставил себя сказать со всей прямотой: — У вас под штаны не надевают дополнительной части одежды?

— Зачем? — Зарина несколько раз моргнула в ступоре. Затем лицо осветилось: — А-а, поняла. Надевают. Точнее подматывают, это такая повязка. Но только в красные дни. Или те, кто больные недержанием. У тебя…

— Нет-нет.

Подожженные самобичеванием щеки заполыхали. Вижу же, что не носят, куда полез с кретинскими расспросами? Вот так репутацию и теряют — одной необдуманной фразой.

Я срочно озвучил новую мысль:

— Зарина, а что ты думаешь о дяде Люсике? Ничего в нем не кажется странным?

— Хссс…

Она спала. Веки мелко дергались, реснички подрагивали. Гладенькая щека смялась поверх подложенной ладошки, волосы рассыпались в красивом хаосе. Я некоторое время не шевелился. Потом еще некоторое время — любуясь, но начиная нервничать. Потом понял: лежи не лежи, а будить надо. Ладонь мягко коснулась плеча соседки. Никакой реакции не последовало, пришлось легонечко потрясти. Зарина в ответ солнечно улыбнулась и причмокнула во сне. Ну как будить такую очаровашку?

Я отвернулся, сдвинулся на самый край и попытался заснуть.

Зря отвернулся. Ощутив свободу, девушка разметалась во сне, на меня закинулась рука, затем попробовала заброситься и нога, и лишь моя вовремя поднятая коленка успела помешать вторжению. Так дело не пойдет. Появилась мысль пойти спать на свободный лежак, но тогда придется перетаскивать всю амуницию, чтобы утром не бегать по комнате от лежаков к нужным табуретам — для моей конспирации это, как говорится, чревато. Лишние передвижения при свете дня и минимуме (не говоря про отсутствие) одежды мне категорически противопоказаны.

Как ни старайся, бесшумно поменять местами латы и оружие не получится, и если в момент этой беготни соседка проснется…

Пришедшая следующей альтернативная идея мне понравилась больше. Я поднялся, обошел лежак и осторожно приподнял укрытое простыней невесомое тельце под колени и лопатки.

Не просыпается. Я аккуратно понес. Зарина бессознательно прижалась, она будто спряталась от невзгод, на лице вновь заиграла улыбка. Ее сердце билось ровно и мягко, даже как-то тепло.

Зато мое… Стучало? Не то слово. Колотило и едва не взрывалось.

Ничего подобного в моей жизни не случалось. Руки жгло, ликовавшая душа душила сама себя, чтобы не слишком поддавалась эмоциям. Брысь, ощущения, не до вас, о выживании думать надо.

Драгоценный груз занял свое место, перед этим оттуда ногой была откинута верхняя простыня — взять себе, чтобы не забирать ту, которая сейчас укрывала Зарину.

В окне что-то мелькнуло. Фух! — пронеслось через тьму комнаты и глухо гукнуло в мой лежак.

Я очень медленно приблизился к окну, которое не совсем окно в нашем понимании: простой проем в стене для освещения и вентиляции. Стекол здесь не знают, шторами не пользуются. Даже ставни не распашные, а вынимаемые, сейчас ждут своего часа на складе.

Я заглянул в проем сбоку. Пусто. Тот, кто кинул что-то в темень окна, уже скрылся в открытых всем ветрам помещениях.

Теперь можно посмотреть, что же ко мне снаружи прилетело. После копья в туалете я допускал все что угодно.

Глаза постепенно привыкли, пятна предметов превратились в ясные очертания. В центре лежака прорисовался торчащий нож, очень похожий на мой. То есть, на бывший Гордеевский.

Приподнятая подушка сообщила: ножны на месте, а нож… теперь торчит в лежаке.

Взять мог любой, двери не запираются, окно — не окно, а одно название. Как я прятал нож кроме сестер Варфоломеиных видели Варвара и Аглая. Опять те же лица. Им я ничего плохого не делал. Может быть, храплю во сне? Зарина сказать стесняется, а они борются с ночной тишиной таким способом? Стенка-то хлипенькая, едва голоса глушит. Нет, сейчас я не спал. Да и чушь это, такое предположение. За шум не убивают. Сначала. Обычно делают предупреждение, а дальше уже как получится. Но это у нас дома предупреждают. Кто знает, возможно, здесь храп — святотатство?

Или Карина не простила? Или кто-то как раз на Карину свалить хочет? Вопросы, вопросы…

Сказать дяде Люсику? И что? Один раз уже сказал на свою голову.

Отчаянно труся, я медленно опустился на лежак, тело с опаской заняло горизонтальное положение. А ну, еще чего-то прилетит?

Сон куда-то пропал. Еще одно научное открытие: не попавший в тебя нож убивает сон. Насмерть.