Петр Ингвин - Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой [AT, с илл.]

— Предлагаешь бросить все и бежать к неведомому Кудеяру? — вышептала Тома, и выражение на лице сообщило, что такое развитие событий ее не вдохновляло.

— Варвара сказала, что Кудеяром занялись царберы. Куда бежать? Как искать? Чем питаться, чем защищаться от волков и людей? У нас больше шансов погибнуть или попасться… и тоже погибнуть, чем найти Малика. Давай накидаем все известные факты и тогда примем решение. Что мы имеем?

— Ничего, — грустно улыбнулась Тома.

— Имеем, что двое из нашей компании завтра отправятся в крепость, один находится в лесах и в опасности, еще один в безопасности, но далеко в башне.

— Какие же у нас варианты? — еще грустнее поинтересовалась Тома.

— Бежать искать Малика или послушно ехать с Варфоломеей. Пока все.

— Минусы первого варианта понятны. Какие ты видишь у второго?

— Единственный. Кромешная неизвестность. В конце концов, нас привезут в крепость, где будет что-то, чего не знает никто.

— Я за второй, — отпустив меня, Тома подняла руку как при голосовании.

— Вообще-то я тоже. — Моя рука поднялась рядом. — Единогласно.

— Едем с Варфоломеей. — Тома повеселела. — Мы уже царевны. Если так продолжится дальше…

Оптимистка. Я вздохнул.

— Ты царевна, а я ни пойми кто.

— Ты тоже царевна. — Тома поднялась. — Отличная царевна. Если не проколешься — можешь сделать замечательную карьеру.

— Если, — снова вздохнул я.

Она вышла.

У меня оставалось незавершенное дело. Разговор, в котором необходимо поставить точку. Покрутившись среди высокопоставленных гостей, я дождался, когда папринций ненадолго остался один. Незаметно и вежливо слиняв из толпы, я со всех ног бросился к нему.

— Дядя Люсик. Пара вопросов. Можно?

Папринций быстро огляделся по сторонам.

— Пошли.

Кабинет у него временно забрали, разместиться пришлось в спальне, куда переехали с трудом поместившиеся стол, стул и длинная лавка. Приглашающий жест усадил меня на лавку, сам папринций сел за стол. Собственно, мы оказались друг напротив друга, почти вплотную.

— Вижу, молодой человек… прошу прощения, царевна Василиса, — он как-то очень по-доброму и не обидно усмехнулся, — раз вы приперлись до занятого человека, вас мучает информационный голод, помноженный на череду сумасшедших событий.

Нервные пальцы привычно забарабанили по столу, осунувшееся лицо смотрело мимо меня.

— Да, — признал я, расположившись на краешке скамьи, словно готовясь взлететь. — Вопросов много. Старых и новых. Начну с незавершенного старого. Зачем вам воздушный шар?

Глаза папринция обратились в щелки. Никогда не видел его взбешенным, но тут, кажется, достал по-настоящему.

— Щас скажу, только шнурки на тапочках поглажу! На своем хуторе будешь делать погоду… ну, устанавливать порядки, — даже в гневе он продолжал оставаться педантичным учителем, — иначе твой барометр займет место в музее недоразумений. Вопреки закону я сохранил тебе жизнь, а ты в благодарность строишь такие коники, что таки прямо нарываешься иметь тебя в виду и крупным планом. Быстро взял на два тона ниже и извинился.

— Извините, — в шоке от услышанного выдавил я.

— Вот так. Теперь задавай приемлемый вопрос, но сначала подумай: стоит ли.

— Подумал. Меняю тему. Вынужденные жуткие самоубийства на стене спасли жизни остальным, но захотелось узнать: как у вас казнят?

— Зависит от преступления и обстоятельств. — Собеседник поморщился. — Могут оставить без воды и еды. Иногда вешают. Бывает, отрубают голову или сжигают. Последним особенно грешат святые сестры. Если преступление совершено из благородных мотивов (такое тоже случается), а не казнить нельзя, разрешают совершить самоубийство — вспороть себе живот или перерезать шею.

— Дарья намекала на стене насчет кладбища.

— Царисса Дарья, — автоматически поправил дядя Люсик. — Да, кладбище — худшее, что может быть.

— Закапывают заживо?! — Мурашки побежали по коже.

— Здесь не закапывают.

Прямо перед окном пронеслись бойники с дымившимися чугунками в руках. Повеяло вкусным. Папринций подвигал челюстью, вечно усталый взор вновь скользнул на меня:

— Если тебя разоблачат, как Фому, накажут именно кладбищем. Плохо. Казнь на кладбище — когда при свидетелях отпускают.

— Отпускают? — не поверил я. — Наверное, стреляют в спину?

— Здесь не стреляют, — равнодушно отмахнулся дядя Люсик. — Здесь не из чего стрелять.

— То есть, — уцепился я за оговорку, — вы знаете, как и из чего стреляют?

Брови папринция снова сползлись к переносице. Голос раздался ровный, но жесткий:

— Допустим, из гнука, который запрещен. Потому и не стреляют. Хватит с вас морочить мою полуспину! Нашел Шаю. А я еще надеялся, что мы сработаемся…

Очень уж много чисто земных выражений. Мало того, чисто одесских, слышанных в основном по телевизору и от одного знакомого пилота-инструктора. Мелькнула шальная мысль. Я ляпнул:

— Имя Шурик вам ничего не говорит? Волосы рыжие, увлекается дельтапланеризмом…

Лицо собеседника приобрело землисто-серый оттенок. Затем стало зеленым. Наконец, побледнело.

— Что с ним?!

Я впервые увидел в папринции не должностное лицо, не винтик из слаженного механизма местной системы, а человека. Смертельно усталого, сгорбленного годами и бедами, но не потерявшего надежду. Теперь вновь обретшего ее.

— Он жив? Где он?!

— Вы его знаете? — У меня открылся рот. Хоть ворона залетай.

Ударило током, словно нарвался на шокер: памятная глыба на гребне. Шурик, несущий цветы. Слова Малика: «У него здесь отец разбился. Года не прошло. Аппарат — вдребезги. И кусочков не собрали, похоронить…»

— Вы его отец?

— Где он? Жив? — снова повторило бледное трясущееся привидение, которое недавно являлось папринцием.

— У Варфоломеи. Немного покусан, отлеживается.

— Почему покусан? Как сильно? Почему у Варфоломеи?!

— Не беспокойтесь, я узнавал, с ним все в порядке. Если сможете, приезжайте к Варфоломее когда мы с Томой… — Настроение вдруг упало. — Когда… если… мы… если один из нас туда вернется. Нас же удочерили.

Я угас. Лицо отца, нашедшего сына, тоже поникло.

Во дворе школы рассаживались за столы — пока без команды, просто посидеть, поболтать, насладиться убийственными ароматами еды.

— Подумаю, что можно сделать, — наконец, вымолвил дядя Люсик.

— Как же случилось, что вы здесь?!

Обычно я более сдержан. Сейчас захотелось прыгать, как подожженный за хвост кенгугу, и сыпать вопросами не хуже карьерного самосвала. Попа заерзала по лавке, сжатые ладони принялись мять колени.

— А как с вами? — упало встречное.

— Дельтапланы. Невидимая воронка в воздухе.

— Аналогично.

— Все равно не понимаю. Не стыкуется. Вы — папринций, уже вдовец…