Хелег Харт - Двухголовая химера

– А вы сами-то, господин Эдноу, как собираетесь пережидать? – спросил наемник, сощурив глаз.

– Через три дня я с семьёй отбываю в Нейрат, – опустил голову северянин. – Не желаю ввязываться в кровопролитие.

– Не поддержите князя? – ухмыльнулся нахальный воитель. – Глупо. Это же вроде как тоже измена.

– Знаешь, сынок, многие считают честью до последнего вздоха сражаться за корону, – спокойно ответил пожилой мужчина. – Но свою страну я люблю больше, чем её правителя. Я не желаю видеть, как мою родину трясёт в лихорадке. Не желаю воочию наблюдать, как она исходит кровавым по̀том междоусобицы. И уж тем более не хочу в этой усобице участвовать. Я лучше убегу, пусть меня называют трусом, но я не подниму руки на ни в чём не повинных наивных людей. На это моего ума хватает.

– Хорошее оправдание, – ощерился Бенж, впрочем, без особой уверенности.

– Независимо от того, трус я или нет, положение вещей не меняется, – пожал плечами Эдноу. – По крайней мере, на моих руках не будет ни чьей крови.

Мужчины замолчали, а Рэн, допивая остывший глинтвейн, вдруг подумал, что поторопился с выводами о благоразумии энтолфян. Благополучие княжества оказалось иллюзорным. Даже несмотря на объединяющую угрозу со стороны кишащего отродьями Острохолмья, эти люди умудрялись крутить интриги и устраивать драки за влияние и власть, раскачивая и без того шаткое положение страны.

«Безумие, – говорил его внутренний голос. – Тебе никогда не понять этого, Рэн. И хорошо, потому что ты не хочешь быть как они – ослепнуть от жадности и не понимать разрушительности собственных действий. Натравливать друг на друга людей, которые и так живут по соседству с чудовищем, выжидающим, жаждущим их крови. Неужели не очевидно, что если они начнут бить друг друга, то не победит никто из них?»

«Проклятье, – раздался другой голос, голос истинного пуэри. – Я начинаю думать, как они. Я стал забывать, что нельзя исходить из принципа наименьшего зла. Действительно, с кем поведёшься… Если бы только люди владели знаниями Орумфабер, если бы они имели понятие о высшем социальном равенстве…»

«Они не были бы людьми, – закончил первый. – Наши законы работают только для нас, не лезь со своим уставом в чужой монастырь. Теперь это – их мир, и они сами должны решать свои проблемы. Вся твоя мудрость не для них, принять систему твоих ценностей они не смогут. Именно это Литесса и пыталась тебе объяснить столько раз. Так стоит ли сожалеть, если сделать ты всё равно ничего не сможешь?»

«Мне омерзительно смотреть, как бездарно они гробят себя, – отказываясь внимать, заговорил второй. – Все эти войны, я не вижу в них никакого смысла. Да, не в моих силах изменить человека, но и смириться с этой не-жизнью, с этим прозябанием, не имеющим конца, я тоже не могу».

«Тебе придётся, – с нажимом ответил первый. – Рано или поздно ты устанешь страдать от собственной высокоморальности, которой нет места в нынешних реалиях. Мир пуэри превратился в воспоминания, и последняя его частичка угаснет вместе с тобой. Теперь твой мир – это люди. И тебе придётся научиться принимать их такими, какие они есть».

«Это неправильно. Если они – мой мир, я не должен допустить их самоуничтожения».

«Когда ты превратишься в одного из них, это не будет казаться тебе неправильным».

В бессилии сжав кулаки, Рэн встал из-за стола и, не обращая внимания на удивлённые взгляды присутствующих, стремительно направился в комнату, где его ожидали друзья.

«Значит, я буду стараться сохранить свою природу до последнего. Я не должен и не хочу становиться человеком, потому что я – пуэри, был им и должен им быть. Без этого я никто и ничего не стою».

С этими мыслями он повалился на отведённую ему кровать и закрыл глаза, надеясь провалиться в сон без сновидений, но всё случилось ровным счётом наоборот. С этого дня его часто мучил один и тот же кошмар, в котором он смотрел на своё отражение в огромном зеркале и больше не видел сияния под подбородком, только ослабшее тело, кровоточащее незаживающими ранами, и вместо того, чтобы бороться с отчаянием, Рэн начинал беспомощно плакать.

– Здесь нужно глядеть в оба, – сказал Рэн, когда в заснеженной дали показались стены большого города.

– В смысле? – Арджин обернулся к охотнику. – Ты о чём?

– Я слышал, тут назревает гражданская война.

– Очень похоже на то, – согласилась Литесса. – Пару дней назад я проходила мимо компании, которая о чём-то оживлённо спорила. Но стоило мне приблизиться, как они тут же замолчали. И такое, как я потом заметила, сплошь и рядом. Народ шепчется по углам, не доверяет незнакомцам, хотя для северян такое поведение не характерно.

– Ну вот, если где-то появляется кипящий котёл, то мы в него обязательно угодим! – проворчал Кир. – Чтобы мы да прошли мимо неприятностей? Да когда ж такое было?

– Нам всё равно придётся заехать в столицу, – не оборачиваясь, сказал Энормис. – Пополнить припасы дальше будет негде.

– Энтолф – последний город перед Острохолмьем, – подтвердил разведчик. – На нём фактически держится защита всей провинции, поэтому дальше на запад никто не селится. И здесь-то нет гарантии, что кого-то за стенами успеет защитить гарнизон, а уж там и вовсе не на что надеяться.

Этот день, как и предыдущий, выдался пасмурным. Потеплело настолько, что снег начал подтаивать, отчего дорогу немного развезло. Порывистый ветер поднимал полы одежды и бил в лицо, но ничего не мог поделать со светло-серой пеленой, тяжело нависающей над равниной. Это хмурое полотно угнетало, давило на плечи, путники то и дело поднимали головы в ожидании снегопада, но снежинки отчего-то не торопились спускаться, лишь давая понять движущимся внизу двуногим, что они здесь, наблюдают и ждут подходящего момента.

Пейзаж вокруг разворачивался такой же невесёлый: весь пригород был частично разрушен, частично сожжён, поломанные остовы строений уродливо торчали из земли, навевая мысли о пустоте и разорении. В воздухе витал уже едва ощутимый запах гари, в одном месте недалеко от дороги Рэн увидел большую яму, в которой темнела смрадно пахнущая куча обгоревших тел. Судя по остаткам конечностей и форме костей, это были не люди, но от этого картина не становилась радостнее.

Кое-какие дома уже начали восстанавливать, тут и там лежали стройматериалы, светлыми пятнами виднелись угловатые срубы из тщательно очищенных брёвен, рядом возвышалась новая мельница, к которой ещё не успели приладить лопасти, всюду лежали кувалды, пилы, молотки, но не было видно ни души, несмотря на самый разгар рабочего дня. Будто люди в спешке покинули стройку, побросав инструменты.

– Странно, – сказал Кир, тоже обративший внимание на это обстоятельство. – Где же все?